Виталий Бианки - Повести и рассказы
Высокий остроплечий астраханец, начальник промысла, подозвал мальчонка лет восьми.
— Сведи-ка товарищей на склад. Отбери им маленького осетра.
Я пошел за мальчонком в обширный сарай. Там, на нарах, грудами лежали двухметровые распластанные, золотые от жира осетры. И к потолку рядами были подвешены такие же соленые рыбины.
Мальчонок выбрал из самых мелких осетров одного пожирнее.
— Бери, дяденька. Этот хорош будет.
Острая морда рыбины была взнуздана веревкой. Я потащил подарок за эту веревку; держал на отлете, чтобы не запачкать жиром одежды. Держал руку с веревкой на высоте своего подбородка, а хвост «маленького» осетра волочился по земле.
Полтораста шагов до штаба достались мне трудно: рука затекла.
Мы недолго оставались в штабе: тут люди стремительно вершили ловецкие свои дела, и нам не хотелось мешать им.
Мы собрались в тундру на охоту.
— Хотите, проедем на остров, — предложил молодой ловец Гриша. — Я нынче выходной, могу показать места. Может, и гусей найдем.
— Едем. Мы готовы.
— А где же ваши сетки? Накомарники? Сеток у нас не оказалось с собой.
— Ничего. Не загрызут же нас комары.
— Как сказать! Я-то привычный, а вам советую поберечься.
Гриша достал у товарищей накомарник — одни на двоих. Другие были заняты.
Мы отправились.
Валентин великодушно предоставил накомарник мне первому. Я натянул марлю на голову, насадил сверху кепку и почувствовал себя, как лошадь, которой надели на морду мешок без овса.
Дошли до протока. Здесь на берегу лежали три узкие лодочки-долбленки.
Валентин легко столкнул одну, смело вскочил в нее и вдруг — как стоял с ружьем через плечо, так плашмя и лег в воду — исчез из глаз.
Это произошло так быстро и неожиданно, что на миг я опешил. В следующий миг Валентин уже выскочил из воды и шагнул на берег. Весь в тине и траве, он был похож на водяного. Хохот душил меня.
Валентин ругался, пока не обсох.
Мы вычистили и вытерли его ружье, спустили на воду другую лодчонку, чуть побольше, и осторожно уселись: Валентин с Гришей в весла, я — на рулевое.
Узкая душегубка шатка и валка — сиди, не ерзни, — и летит по воде, как по воздуху.
Протокой быстро выскочил в широкий, сильный рукав Оби.
Большие волны мягко, но мощно ударяют о борт, грозят перевернуть утлую посудинку.
«Выкупаться-то не беда, — думаю про себя, — а вот как за ружьем потом нырять на такой стремнине?»
— Кстати, Гриша, не знаете, какая тут глубина?
— Как раз тут недавно мерили: сорок четыре метра.
— Ух ты! Нырнешь, пожалуй…
Быстро несет на нас плоский зеленый остров. На песчаной косе сидит большая птица. При первом же взгляде на нее забываю глубину и ненадежную лодчонку. Резким движением схватываю ружье, срываю накомарник.
Лодчонка качнулась, но выпрямилась.
Совершенно непонятная птица!
— Гриша, не знаете, что это?
Ловец продолжает грести, но оборачивается:
— Филин вроде…
—. Филин! Филина я бы за версту узнал: он сидит столбиком, у него уши. А эта тело держит, как чайка.
— Халей, может? — недоумевает ловец. — Цвет только вот…
— В том-то и дело — цвет!
Халеем зовут здесь сибирскую хохотунью, большую чайку. Молодой халей — белый с серым, старый — весь белый. А эта удивительная птица вся желто-бурая, спина совеем, темная, и какое-то удивительное золотистое сияние над ней.
Повернулась к нам грудью. Грудь такого же цвета, и золотистое сияние еще сильнее.
Быстро перебираю в уме другие виды крупных чаек: клуша, бургомистр, громадная морская чайка? Нет, ни к одной не подходит цветом.
Значит, это что-то необычайное, может быть, еще не известное даже науке. Теперь только бы подпустила на выстрел!
Вдруг резкий толчок, лодка накренилась на борт и стала. Мы все трое чуть не вылетели в воду.
— Сели! — Резким движением я выпрямился. Птица сейчас же поднялась на воздух.
— Уйдет!
Стрелять было далековато, а бить приходилось наверняка. Ну, «шольберг»,[35] друг, не выдай!
Я вскинул ружье и выстрелил. Птица качнулась, вздрогнула крыльями, но сейчас же выпрямилась. Я выстрелил из другого ствола.
Птица кувырнулась через голову и упала в воду с распластанными крыльями.
В порыве благодарности я прижал к груди верного своего «шольберга».
— Гляди, гляди! — крикнул Валентин и выскочил из лодки вслед за ловцом. Было на что поглядеть.
Точно взорванный моими выстрелами, плоский берег весь поднялся на воздух. Сразу даже не сообразить было, что это взлетели из травы и носились над островом бесчисленные стаи куликов и уток. Но мне было не до них.
Я кинулся к своей необычайной добыче. Гриша с Валентином поспешно поволокли лодку по песчаной мели к берегу.
Передо мной качалась на воде невиданная птица. Это была чайка, но чайка невероятного цвета. Только киноварно-красное кольцо вокруг глаз да красное пятно на нижней половине клюва, а всё перо — золотое.
Я сразу решил: «Конечно, новый вид! Назову его «лярус ауреус» — «золотая чайка».
— Гуси, гуси! — раздался крик.
Я схватил драгоценную добычу и побежал к лодке. Там положил убитую птицу на сухую дощечку и тщательно прикрыл сверху веслом, чтобы не утащил ненароком пролетающий хищник. И кинулся догонять товарищей.
Тундра, низкая тундра.
Тундра здесь — это комары и мошки, очень низкая растительность и комары, и очень много воды, тучи куликов, уток и комаров, комаров, комаров!..
Тучи уток быстро унеслись за реку, строгие гуси удалились при первом нашем появлении. Кулики рассеялись и быстрыми пестрыми хлопьями носились над травой. Но тучи комаров с каждой минутой росли и сгущались.
Каждого из нас окружало поющее облако и двигались вместе с нами. Комары и мошки танцевали перед глазами, лезли в глаза, набивались в рот, в уши, в рукава. И жгли, жгли, жгли, — тысяча уколов в минуту!
На мне не было накомарника: теперь его надел Валентин. Но всё равно — разве может спасти тонкая, прилипающая к лицу, к шее сеточка от бесчисленных мельчайших этих кровопийц? Против них бессильны даже сплошные стальные латы. Валентин сорвал с себя накомарник и сунул за пазуху.
Ненасытное охотничье любопытство гнало нас вперед и вперед, сквозь тучи комарья. Мы разбрелись в разные стороны, Валентин сейчас же открыл бешеную канонаду.
Стаи куликов поминутно проносились перед самым ружьем. Я не стрелял в них: всё это были простые турухтаны. «Петушки» — зовут их ловцы; «нгай-вояр» — зовут ямальские ненцы.
