Роберт Мак-Кланг - Исчезающие животные Америки

Сто с лишним лет назад тамошние охотники и трапперы с большим усердием преследовали морских норок, так как скупщики платили за их шкурки дороже, чем за более мелких материковых норок. Застигнутый врасплох гибкий рыжевато-коричневый зверек обычно искал спасения в норе или в какой-нибудь узкой расселине. Охотники сначала пытались извлечь его оттуда с помощью ломов и лопат. Если это им не удавалось, они нередко стреляли в убежище перцем или бросали туда куски горящей серы, чтобы выкурить добычу. Выбежавшую на открытое место норку тотчас хватали собаки или убивали охотники.

Вот так, вероятно, вскоре после завершения войны Севера с Югом нашла смерть и последняя морская норка.

Морская норка никогда не была многочисленной, и, пока она не попала в список вымерших животных, ею интересовались только торговцы пушниной. Как самостоятельный вид морская норка была впервые описана лишь в 1903 году по скелету, найденному под Бруклином в штате Мэн. К этому времени в живых не осталось уже ни одного экземпляра.

Сегодня, как и в незапамятные времена, холодный Атлантический океан катит на зимние пляжи Лонг-Айленда седые валы, и они, разбиваясь, взлетают к небу фонтанами соленых брызг. И не страшащийся непогоды любитель птиц все еще может увидеть, как за линией прибоя качаются на зыби самые разные утки — гаги, турпаны, гоголи. Но он уже никогда не увидит их близкую родственницу — лабрадорскую гагу. Она исчезла почти сто лет назад.

Это была одна из самых красивых морских уток. В оперении самца изящно сочетались белый и черный цвета — черное туловище, на фоне которого эффектно выделялись белые зеркальца на крыльях. Голова и шея у него тоже были совсем белыми, если не считать бархатисто-черного галстучка и темной полоски на темени и затылке. Самки же и птенцы были коричневато-серыми.

Лабрадорские гаги всегда были довольно редкими птицами. Осенью и зимой они встречались на восточном побережье Северной Америки повсюду от Новой Шотландии до Нью-Джерси и даже южнее, вплоть до Чесапикского залива. Они предпочитали неглубокие бухточки, где выискивали в песчаном дне рачков и других морских животных. Охотники и рыбаки иногда ловили их на крючок о насаженной на него мидией. Они были очень пугливы и, если к ним подходили слишком близко, стремительно улетали. Иногда они странствовали небольшими стайками от пяти до десяти птиц, но чаще — в одиночку или парами.

Лабрадорские гаги были слишком соблазнительной мишенью, и никакой охотник не упускал случая подстрелить их. Хотя мясо этих гаг было не особенно вкусно, они постоянно появлялись на рынках Нью-Йорка и других восточных городов. Нередко они подолгу висели в лавках, пока не портились, и тогда их выбрасывали.

Об образе жизни лабрадорских гаг известно очень мало — мы даже точно не знаем, где находились их гнездовья. Предполагается, что они выводили птенцов на южном берегу Лабрадора. Возможно, они гнездились на прибрежных островках, как и по сей день делают обычные гаги, их близкие родственницы.

Еще до войны за независимость из Новой Англии на Лабрадор летом ежегодно отправлялось много кораблей за яйцами и перьями уток и других морских птиц. Люди являлись туда во время гнездового сезона или непосредственно после него, когда птицы линяли и были особенно беззащитны. Это систематическое ограбление гнездовий продолжалось и в первую половину XIX века, а ко времени войны Севера с Югом лабрадорская гага стала уже большой редкостью.

Последняя зарегистрированная лабрадорская гага была убита осенью 1875 года на Лонг-Айленде, и ее шкурка находится теперь в коллекции Смитсоновского института в Вашингтоне. Сообщалось также, что три года спустя какой-то подросток застрелил еще одну гагу на реке Чеманг в штате Нью-Йорк, но она не была сохранена. С тех пор никто не видал живой лабрадорской гаги.

В колониальные времена фермерам на юге были хорошо знакомы эти пестрые птички, которые стремительно проносились над вершинами деревьев, то взмывая повыше, то исчезая за ветвями. Большая стая каролинских попугаев кружила над каким-либо фруктовым садом, оглашая воздух пронзительными криками: «кви-кви-кви!» Затем, опустившись на облюбованное дерево, попугайчики — величиной они были не больше горлицы — принимались лазать по веткам и расклевывать зреющие плоды. Тут фермер обычно уходил за ружьем.

Но Каролинского попугая убивали не только потому, что он был грозой садов. И индейцы и белые равно ценили его перья, а яркая окраска превращала его в легкую мишень. Туловище птицы было ярко-зеленым, а голова — желтой с оранжево-красными пятнышками у клюва, на темени и за глазами.

«Когда они спустились на землю, — писал в 1808 году натуралист Александр Уилсон, — издали могло показаться, будто там расстелили пышный зеленый ковер с оранжево-желтым узором, а затем вся стая взлетела на ближнее дерево… усеяв не только сучья, но и самые тонкие ветки… Когда я выстрелил, убив и поранив несколько птиц, стая некоторое время кружила над погибшими сородичами, а потом вновь опустилась па невысокое деревце шагах в двадцати от того места, где я стоял. При каждом новом выстреле на землю падало все больше птиц, но остальные тем не менее никак не хотели от них улетать…»

Эта манера собираться вместе, это нежелание покидать раненых членов стаи превращали попугаев в легкую добычу, когда фермеры устраивали на них охоту, опасаясь за свои сады. Впрочем, Каролинские попугаи очень ценились и как комнатные птицы, а потому их часто ловили живыми. Первые поселенцы называли их «говорящими», потому что они, как и многие другие попугаи, иногда выучивались произносить два-три слова. Нередко стая устраивалась на ночлег в дуплах, и, чтобы изловить их, достаточно было накрыть отверстие большим мешком.

Каролинские попугаи были способны жить намного севернее остальных членов семейства попугаев, и когда-то их ареал охватывал Флориду, Виргинию, Техас, Канзас и Небраску. Отдельные стайки забирались еще дальше на север — в Пенсильванию и даже к берегам Великих озер. Гнездились они в заросших густым лесом речных долинах, а также в кипарисовых болотах. В сооруженное в дупле гнездо откладывалось обычно от двух до пяти яиц.

По мере того как эти области все больше заселялись, число каролинских попугаев неуклонно шло на убыль — по-видимому, не столько вследствие изменения и уничтожения привычкой среды обитания, сколько из-за охоты. К началу XX века эти яркие маленькие попугаи исчезли уже почти повсюду. Известный орнитолог Фрэнк Чапмен в 1904 году зарегистрировал последнюю стайку — тринадцать птиц, которых он наблюдал на северном берегу озера Окичоби в штате Флорида. Еще одну маленькую стайку предположительно видели в том же штате в 1920 году, но, насколько это сообщение соответствовало действительности, установить не удалось. Однако нам твердо известно, что в неволе последний Каролинский попугай умер в 1914 году, в том же самом году, когда умер и последний на земле странствующий голубь.