Виталий Бианки - Повести и рассказы
На ручье уже дяденька и Федька меня ждут. Уж кричать меня хотели. Дяденька говорит:
— Мы с Федей ничего не нашли. Не приметил ли ты чего-нибудь?
— Никаких следов, — говорю. — И искать в этой стороне не стоит: там одни сороки, целая куча их, и запах там тоже нехороший — вонько пахнет.
А дяденька-то обрадовался.
— Да ну, — говорит, — неужели сороки? И дух тяжелый? Веди меня скорей туда!
Трубку он курил — и трубки не докурил: выбил ее о приклад ружья, огонь в воду посыпался. А мне неохота опять в эту гущину лезть: весь обдерешься и устал как собака.
И что, думаю, он всё шиворот-навыворот делает. Придумали волков искать, где их никто и не видел! А теперь сорокам обрадовался. Сорока — птица осторожная: человек ли, зверь ли — сейчас затрещит и улетит.
Ну уж, думаю, всё равно. Представлю его сорокам, а там недалеко пробраться по кустам до бора. Скажу — мне недосуг, сам бором — и домой.
Повел его. Федька не пошел: говорит, дед заругается, коровы разбредутся, — надо иттить.
Сороки на том же месте оказались. Как затрещат!
И вот поди же ты: всего мне было шагов с полсотни еще податься — и сам бы я нашел волчье логово!
Горушка там дальше, в ней нора — совсем неглубокая, под корнями сосны. А по склонам всё кости белеют: птичьи, заячьи, овечьи, собачьи. От них и дух такой тяжелый.
Волчата лежали в норке клубком.
Дяденька развязал мешок и начал хватать щенят одного за другим за шиворот. Шесть штук их оказалось, шесть штук он поклал в мешок. Серенькие они, хвостик веревочкой, глаза еще только прорезались.
А я всё больше по сторонам поглядывал: вдруг да вернутся волк и волчица? Жутко всё-таки…
— Ну! — весело так дяденька говорит, — тут нам делать больше нечего.
— А волчицу хотели убить?
— Ни волка, ни волчицы мы с тобой не увидим, хоть они и рядом тут оба, в кустах сидят и нас слышат. Волчицу взять — это особое дело. Идем, идем, скорей, Ванюша.
За горушкой опять были кусты, но уже не так много. Скоро мы поднялись в гору, а там — чистый бор.
Тут дяденька остановился. Покрутил головой и говорит:
— Ну, нам с тобой сюда. Вот этой тропкой пойдем.
— Что вы, дяденька, — говорю. — Совсем наоборот: нам вон куда надо. Тут до деревни рукой подать.
А он так сердито на меня поглядел. Брови сдвинул.
— Ты, — говорит, — меня не учи, мальчик. Ученого учить — что мертвого лечить. Делай, что я тебе говорю, и помалкивай. Не всё против ветра ходить: иной раз и по ветру надо.
Зло меня взяло: опять он наоборот делает! Ведь этой тропой, что он хочет, половину бора обогнем, а потом назад полями шлепай — по жаре-то!
Всё-таки ослушаться его не посмел. Иду вперед. Он — следом.
Скоро вышли мы тропкой на поляну, перешли ее. Тут он сзади тихо так говорит мне:
— Иди, не оборачивайся, не останавливайся. И вот тебе эхо, не тяжело будет?
Сам кладет мне на плечо мешок с волчатами. Перекинул мне ремни на грудь.
— Иди, — шепчет, — иди потихоньку. Не останавливайся. Да смотри не оборачивайся, а то худо будет!
Здорово я тут струхнул. Ясно же: полоумный старик! Зачем он шепчет? На что меня вперед посылает и оборачиваться не велит? Сейчас как даст из обоих стволов в спину!..
Похолодел я весь. Иду, оглянуться не смею. И его за собой не слышу.
А тропка, как нарочно, прямая-прямая! Хоть бы какой поворот. Я бы завернул — и со всех ног!
Прямо ноги у меня заплетаются со страху. В голове мутится.
Не знаю, сколько и прошел так…
Вдруг — ббах! — сзади.
Я как подпрыгнул! Мешок бросил — и деру!
Слышу, кричит сзади: «Куда ты, куда! Стой!»
Я обернулся. Смотрю: он далеко, у той поляны. И что-то с земли поднимает.
Поднял — волк!
Тут я и страх забыл. Побежал скорей назад. Мешок" подобрал — и к нему.
А он уже идет навстречу, — мертвый волк на плече. Передние лапы дяденька на грудь себе перекинул: волчий хвост по земле волочится.
— Что ты, дурашка! — говорит. — Чего напугался? Это волчица. Я уж знал: она за нами следом крадется. Смотрит, куда ее волчат несем.
Потом ночью пришла бы к избе: нельзя ли детей выручить? А я, видишь, тебя с мешком вперед и послал, — а сам — раз! — и за деревья. Минуты не прошло, — она бежит — нос к земле. Следы чует, а меня — нет; я потому этой тропкой пошел, что как раз нам тут ветер в спину: ей нашего запаха не слышно. Она и набежала на меня.
Вот, значит, до чего дяденька хитрый: всё рассчитал. Потом и говорит мне:
— Запомни: умнейший зверь — волк. Его прямо понимать никак нельзя. Так и знай: где он весной скотинку режет, собак таскает, — там он не живет. Там его логова не ищи. Это самец. Волчица от малых волчат не отойдет.
А волк широко ходит, охотится, добычу носит волчице и детям. У логова они себя не обнаруживают, шито-крыто живут. Рядом будет стадо ходить — не тронут. Тебе будут говорить: «Тут ищи!» А ты наоборот делай — и найдешь.
Потом говорит:
— Ты думал, сороки зверя боятся: где сороки, там волка нет. Как раз наоборот. От волчьих обедов остатки остаются — мяса кусочки на костях. Вот сороки и собираются. Они первые волка выдадут. В лесу, брат, каждый след надо уметь читать, как мою фамилию, — и спереди назад, и сзаду наперёд. Так-то, брат Ванюшка! Хотел он мне волчонка оставить на воспитание, — говорит, как собака будет, да мамка не позволила. Такая меня досада взяла!
А Федьке-подпаску еще досадней было, когда он увидел волчат и убитую волчицу и узнал, какие звери рядом с ним жили.
Выходит, у нас с ним тоже немножко шиворот-навыворот получилось. Да только не так ладно как у дяденьки Тита Волова.
1935 г.
УШКИ В МЕШКЕ
(рассказ городского школьника)
Терпеть не могу неправильных рассказчиков! Вроде Веньки Овечкина. Не поймешь у него, то ли он правду рассказывает, то ли сказку. Да еще с середки начнет или с конца, — весь рассказ у него кверх тормашками и получается.
Вчера сидим мы с ним на крылечке, — перевариваем. Отец велит два часа после обеда ни в футбол не играть, ни купаться. Беседуем.
Вдруг Венька толк меня в бок кулаком и на улицу глазами показывает.
Смотрю — идут двое каких-то: один старичок вроде карлика, другой парнище здоровенный, прямо чемпион тяжелого веса.
— Знаешь — кто? — шепчет Венька.
Чудак тоже: откуда же я могу знать, когда я тут у них на Урале без году неделя?
— Это, — говорит, — медвежий старик Инотар и внучок его Пашка Малыш, которого старик два года носил по горам и лесам у себя на закорках.
