Сергей Жигалов - Бродячие собаки
Сидя в кресле, Венька, будто из скрадка, наблюдал за гостями, как наблюдал бы за тетеревиным током или за стадом кабанов, вышедших к кормушке. Самое большое любопытство вызывал Малек. Он был самый молодой из четверых. Четвертый — рослый сумрачный парняга, Пашок, все время молчал в готовности исполнять любую команду Шила.
Малек выделялся стремительными и одновременно мягкими движениями. Когда его кто-нибудь окликал, он тут же оказывался рядом с этим человеком. Прямой взгляд в глаза собеседнику и подобие узкой улыбки отбивали охоту подначить.
В пять минут накрыли стол. Шило разлил по стаканам водку.
— Мне безалкогольное пиво, — сказал молчаливый Пашок.
— Безалкогольное пиво — путь к резиновой женщине, — на всю гостиницу раскатился Лом. — А мне всего на палец от верха.
Венька заметил, Малек быстро пьянел. Из разговора он понял, что тот умудрился завербоваться на три месяца контрактником в Чечню.
— А телки там у вас были? — Лом так и сидел в пальто. Вытирал горстью пот с лица.
— У нас не, — серьезно сказал Малек. — У чехов снайперши точно были. Одна выходила на нашу частоту, базарила про себя. Что ей восемнадцать лет, бывшая биатлонистка. Деньги на операцию матери приехала зарабатывать. Я раз сам слышал, к радистам зашел, она в рации толкует: пацаны я вас сегодня убивать не буду, у меня критические дни… Скажите своему мудаку, пусть голым задом передо мной не сверкает, а то хозяйство отстрелю. Мы из дома выскочили, точно один чмошник из срочников сидит в кустах, тужится…
— Такую бы пидораску: ласты повязать, оттянуть. — Лом стянул с могучих плеч пальто, швырнул на кровать, будто ту самую снайпершу.
— Десантура отлавливала. — Малек поиграл ножом. — Гранату между ног засунули и с вертолета толкнули.
— Чать, ты там заработал неплохо, — вежливо спросил Подкрылок. Он раскраснелся от выпитого. Вытянул ноги.
— Там заработаешь. Козлы за броник высчитали. В зеленке на засаду въехали. — Малек обвел слушателей взглядом, хмыкнул. — Со всех сторон, чехи. Петля. Я броник сбросил и в речку прыгнул. А пацанов посекли. Срок закончился, в Моздок добирайся, как хочешь. Ни копейки. Пацаны научили. В рейсовый автобус сел. Контролер подкатился, я чеку из эргэдешки дернул, показываю: «У меня, братан, проездной.» Он чуть в окно не выскочил. А за броник конкретно высчитали. Ты, говорят, может, его чехам загнал за баксы…
— А чо такое баксы? — шопотом спросил Веньку Подкрылок, когда вышли покурить.
Ушел из гостиницы егерь уже в первом часу ночи.
Улицы были пустынны. В голове и так и эдак звучали пьяненькие речи Подкрылка: «Петруччио с вечера никакой. Отрубился в дежурке…» «В дежурке… Никакой…» «Хряки потравились, еще больше пить стал…» «Никакой», — а ноги уже сами вышагивали к ее дому. Давнул на щеколду — воротца подались. Подошел к двери: «В дежурке… никакой». «А если дома… Ее под скандал подставлю… — Заглянул в окно, за стеклами чернота. — В постели сонная голышом. Она любит спать голышом… С ним…» А пальцы уже стучали по стеклу: «Если он дома, прикинусь пьяным, нездешним, мол, Евсеевы тут живут?…»
За чернотой стекла метнулось белое. Стукнула дверь:
— Петь, ты?
— Наташ.
— Господи, Венька! Ты чего надумал?
— Одна?
— Одна.
Он шагнул в черноту приоткрывшейся двери. На ходу расстегивая пуговицы куртки, развел полы. Она прижалась, обхватила за шею. Целовала в скулу. Пришептывала:
— Шрамик мой любименький, как я по нему соскучилась.
— А по мне?
— Вень, не поверишь. Лежу, про нас с тобой думаю, и ты стучишься. — Пойдем, а то я вся голая, студено. Пойдем в дом. Не споткнись, я свет включу.
— Не надо, — поймал он ее за руку.
— Пусти, халат накину, Вень, ну не балуйся. У тебя руки ледяные. Садись сюда. Я щас. — Накинула халат. Взобралась с ногами к нему на колени.
— Что случилось?
— Ничего. Шел мимо. Дай, думаю, зайду: проведаю.
— Ох, Венька, какой ты болтун у меня. Подожди, Вень, у тебя руки не согрелись.
— А ты что на ужин ела?
— Курицу магазинную. Есть хочешь? Давай покормлю.
— Я думал, поросенка целого. Живот толстый. — Развел полы халата, целовал.
— Вень! — Она запахнула халат, прижалась подбородком. — Вень, я беременная.
— Эт когда ж опять?
— Помнишь, на базу ездили с ночевкой? Эта база. В первый раз я там залетела. И в этот раз тоже. Что молчишь-то?
— Я не знаю, что говорить.
— Вень, я давно хочу от тебя ребеночка. — Она сжала его руку в своих ладонях. — Мальчика. Я рожу его, капля в каплю на тебя похожего. Только не молчи, Вень. Скажи, хочешь, чтобы я родила тебе сыночка? Хочешь, Вень?
— Не знаю. Тут такое начнется.
— А что, Вень, начнется? — Она говорила быстрым веселым голосом. — Что начнется? Я замужняя женщина. Родила от мужа. Не бойся, мы уедем отсюда с Петром.
— И с моим сыном!?
— Ну, тогда бери меня замуж. Я от тебя уже и так два аборта сделала. Хватит.
— Ты же сама не любишь с этими резинками.
— Вень, я тебя ни в чем не виню. Я просто хочу родить от тебя сына. И назову его в честь твоего отца Сашей.
— Со своим мужем будете растить моего сына. А я кто вам? Донор?
— Господи, как же я тебя, дурачка, люблю, Венька-а. — Он почувствовал, как слезы капают ему на руки. — Ни одна баба на свете тебя так любить не будет, как я. Запомни. Никогда-никогда. Мой любименький, мой расчудесный шрамик. От тебя водкой так несет, ф-ф-у! — Сама все целовала и целовала солеными губами его лицо, волосы, руки. — Ты… ты мой любимый донор.
«… Не посоветовалась… За меня все решила… теперь ластится»… — подумал он. А руки уже гладили ее волосы, плечи, трогали поднявшиеся соски, опускались ниже.
— Я больше не могу. Пойдем в кровать. Сдави мне руку сильно сильно. — Замотала головой. — Мучитель. Пойдем. — И будто угадав его мысли, сказала. — Пошли, я постелила свежие простыни.
— Давай тут.
— А как тут-то?
— Садись. Ноги вот так.
— Так?…
— Так, так. — Эта ее послушность школьницы рождала в нем самого его поражавшую нежность и дикую силу.
— Венька, что ты надо мной вытворяешь. Я тебя так люблю… Не мучай, я щас умру!..
Узкая молодая луна, выбравшись из ветвей старого дуба, откуда смотрела на кровавый пир стаи, теперь, привлеченная женскими стонами заглянула в окно. Осветила седой мужской затылок, обхватившие его дрожащие пальцы, высоко поднятые белые женские колени, запрокинутое вниз лицо с жарким раскрытым ртом. Осветила и тут же ушла за тучку: скукотища, все одно и то же в этом подлунном мире.
Глава двенадцатая
