Лесные сказки - Эдуард Юрьевич Шим
Березам и осинам торопиться некуда, вот они пока и ссорились от нечего делать. А ивушка — весенняя краса — собиралась раньше всех зацветать и прогоняла северный ветер.
И как только он послушался — тотчас зацвела.
Речкино имя
У нас работали топографы, уточняли карту района. Подробно вымеряли они дороги, ручьи, озера, а потом выспрашивали, что и как называется. Это чтобы проставить на карте верные названия.
Однажды зашел разговор про маленькую речку, что течет за леском, неподалеку от деревни.
Топографы — молодой очкастый парень и две девушки — принесли план, показывают на речку:
— Как она у вас называется? Есть название?
Мальчишки первыми в разговор сунулись. Кричат:
— Есть, есть! Это Хрустальная речка!
И взрослые подтверждают:
— Верно. Так она и зовется — Хрустальная.
Топограф хоть и молодой парень, а очень серьезный. Ходит насупясь, и тужурка на нем наглухо застегнута. Словно холодно ему. И еще — носит бороду. То ли бриться некогда, то ли старше хочет казаться.
Услыхал он про название речки, губы скривил:
— Хруста-альная?! Откуда же такое названьице?
Говорят ему:
— Так уж пошло… Издавна.
Он к девушкам своим повернулся.
— Очевидно, — говорит, — какой-то местный поэт здесь память оставил. Навыдумывал поэтических названий. Извольте видеть: худосочный лесок получил титул «Звонкой гривы», озеро именуется «Черным», словно море, а речка — так и вовсе «Хрустальная»! Как в поэме! А эту саму «хрустальную» речку переплюнуть можно, и тиной она провоняла.
Сказал это, обвел всех плоскими, как пуговицы, глазами и пошагал прочь. Еще больше насупился.
Мы над ним посмеялись, тоже разошлись.
Но потом, позднее-то, стал я над этим разговором задумываться. Забеспокоился. Вдруг и вправду изменят у нашей речки имя? Возьмет бородатый да и назовет ее Петлянкой, Мелководной или вовсе Болотным ручьем… Обидно!
Люблю я эту речку, да и все у нас ее любят.
Она ведь и на самом деле бывает хрустальная.
Весною, после половодья, по утрам мы непременно на эту речку ходим. Ждем дня, когда выпадет ледяная роса.
Бывает такой день раз в году. Но если не прозеваешь его, не пропустишь — запомнишь навсегда.
Ранним студеным утром, еще до восхода солнца, берега речки покрываются ледяными кристаллами. На каждой травинке, на каждом стебле осоки и даже на нижних ветках кустов рождаются прозрачные ледяные столбики. Они большие — величиной с палец.
Набежит ветер, качнет кусты и траву — над рекой перезвон. Тонкий, стеклянный.
А взойдет солнце — заслоняйся рукой. Каждый столбик вспыхнет желтым, фиолетовым, зеленым огнем. Так заискрится, будто внутри его лампочку зажгли.
Не видать тогда ни топких берегов, ни зарослей рыжей тресты. Бежит светлая речка в хрустальных сияющих берегах…
Вот она какая у нас бывает.
Весенняя осень
Хожу я в лес, гляжу, какие происходят в нем весенние перемены.
На сухих пригорках проклюнулась трава. Голубые пролески цветут. На ветках почки лопнули, и показались из них зеленые хвостики. Скоро деревья совсем оденутся.
А тут что такое?
Вышел я на поляну, а на ней еще самая настоящая осень хозяйничает.
Стоят вокруг молоденькие дубки, с головы до ног в желтых осенних листьях. И на земле лежит желтый шуршащий половик. И стоит возле пенька на толстой ноге гриб сыроежка, в красной шляпе набекрень.
Да уж не снится ли все это?
Поморгал я глазами… нет, все настоящее. А поверить не могу. Не могу я поверить, чтоб такое было!
Решил разобраться, присел на пенек. А перед глазами — червонные листья на дубовых ветках…
Стала мне закрадываться в голову несусветная мысль: а что, если эта поляна волшебная? Как в сказке. Не бывает тут зимы, не бывает лета. Вечная осень стоит. И можно сюда в феврале ходить по грибы. А в июне — собирать букеты багряных листьев.
Даже чуточку страшно стало.
Тишина разлита над поляной. Ни шороха, ни хруста, ни птичьего голоса.
Чок!
Сорвал с ближней ветки сухой лист. Закачался в воздухе, упал.
Чок!
Сорвался второй лист. Еще почка открылась.
Ах, вот в чем дело-то!..
Нагнул я ветку и увидел, что в пазухе каждого листа сидят спрятавшиеся почки. Наверное, укрылись от зимних холодов. А теперь разбухли и выталкивают старую листву. Оттого и на земле — сухой желтый половик…
Я его ногой отодвинул, а под ним — зеленая трава.
Сорвал я тогда сыроежку. Она свежая, крепенькая. Холо-одная. И тут я вспомнил, что сыроежки у нас осенью до самого снега держатся. Не боятся стужи. Стойкие.
Так почему бы им и весною не появиться?
Конечно: эта вот — самая первая, весенняя!
Значит, и на этой поляне — весна. Только ее не сразу узнаешь. Она, озорница, осенью прикинулась.
Не услышал тишины
Я люблю удить рыбу на Шашихе, около речного омута. Очень там хорошее место.
Правый берег — песчаный, низкий, на нем — старая мельница-поставушка. В летнюю пору, когда спадут воды, мельница не работает — мельник заколачивает ее и уходит в деревню. И правый берег делается безлюдным.
А на левом — и всегда никого нет. Он крутой, этот левый берег, и сплошь зарос темным и хмурым деревом — ольхой. Кажется, туда и не подступишься. Но если пролезть под ольхами, то будет очень удобно: удилище сунешь между веток, а сам сядешь на обрыве, как на лавочке, и ноги свесишь.
Как-то я пришел туда половить окуней.
В конце лета бывают утра такие спокойные, приглушенные, будто усталые. Ни ветер не шелохнет, ни птица не свистнет. Замерло все.
Тихо.
Большая, круговая тишина стоит.
И тогда очень хорошо понимаешь, что и тебе тоже нельзя быть громким. Двигайся беззвучно, помалкивай, затаись — иначе будешь тут чужим и ничего не поймешь, что́ происходит.
Я опустил на воду леску, сел половчее, замер.
Клева не было. Перяный поплавок, будто завязнув, лежал на черной как деготь воде. Казалось, он и не сможет дрогнуть.
Никогда не всколыхнется тяжелая волна, не закачаются огромные, как блюдца, белые кувшинки.
Несчитанные, забытые, проходили минуты.
Небо светлело; теплотой наливался воздух.
Тишина продолжалась.
И тут вдруг, как кулаком по уху, из-за излучины реки донесло: «Бу-ульк!»
Грубо, с плеском.
Если бы ударило один раз, я бы подумал, что это попросту сорвалась с крутого берега глыба земли и плюхнулась в воду. Но спустя немного
