Муравей-жнец - Павел Иустинович Мариковский
Попробуйте разломать несколько таких многоэтажных домов. Сколько там поналожено яичек, личинок и куколок! Только не стоит слишком усердствовать. Уж очень жаль разрушать постройку, с таким трудом возведенную маленькими строителями.
Походный шелкопряд
Этих бабочек называют шелкопрядами за то, что гусеницы, собираясь окуклиться, плетут шелковистый кокон. А слово «походный» прибавляют, желая подчеркнуть, что, кроме того, гусеницы всегда передвигаются друг за другом колоннами, как в настоящем военном походе.
В Советском Союзе известны дубовый и сосновый походные шелкопряды. Название их говорит, на каких растениях гусеницы питаются. Оба шелкопряда — типичные жители леса. Никто еще не знает, что есть походный шелкопряд и в пустыне, где нет никаких деревьев.
Пустынных шелкопрядов я нашел не сразу. Все началось с загадки. Это было в начале лета, на холмах пустынного хребта Анрахай, среди невысоких холмов, поросших низенькой и пахучей серой полынью. Красное и большое солнце садилось в дымке за горизонт, раскаленная почва еще пылала жаром, но уже чувствовалась легкая прохлада, и в воздухе стали появляться терпеливо ожидавшие спасительной ночи разные насекомые. Косые лучи солнца отражались от чего-то красными зигзагами, причудливо извилистыми и странными.
Не будь заходящего солнца я, возможно, не обратил бы на полосы внимания и прошел мимо. Извилистые полосы были очень красивы и представляли собою густые ленты из тончайших паутинных нитей. Они то шли широким потоком, то разбивались на несколько мелких рукавов и снова соединялись вместе. Иногда от широкой ленты в сторону отходил тупой отросток. Местами, где прошли дикие бараны-архары, лента прерывалась следами животных.
Кто сделал такие ленты, я не знал, но хорошо их запомнил и в следующую же весну поспешил на пустынные холмы хребта Анрахая, поросшие душистой серой полынью. Весна была в полном разгаре, но красные тюльпаны и маки уже отцветали. На смену им пришли другие цветы.
Мне не пришлось долго заниматься поисками. На серые полосы паутинных дорожек я натолкнулся очень быстро. Они почти всегда начинались с какого-нибудь небольшого кустика. Здесь, оказывается, произошло пробуждение гусеничек, выход их из яичек и первые солнечные ванны. Гусенички, а их было по двести-пятьсот штук, все потомство одной бабочки-матери, родные братья и сестры, тут же питались на кусте и линяли. Многочисленные серые сморщенные шкурки с блестящими чехлами головок были раскиданы по паутинной ткани.
Отсюда же, с этого кустика, гусеницы отправлялись в свое первое путешествие по пустыне, плотной колонной, как самые настоящие походные шелкопряды. Вначале пускались в путь наиболее смелые и крепкие, за ними следовали все остальные. Каждая гусеница тянула за собою паутинную ниточку, и от множества нитей получалась превосходная гладкая шелковая дорожка.
На пути гусенички объедали листочки серой полыни, охотно обгладывали и другие самые разнообразные растения. Движение колонны не было быстрым. Проделав за один-два дня несколько метров пути, гусенички сбивались в кучу и собирались вместе одним тесным клубком. Гусенички быстро росли, старая и неподатливая одежда становилась тесной, и наступала пора линьки. В большом тесном скоплении, по каким-то причинам, это было делать выгоднее, чем в пешем строю.
Здесь в скопище не все благополучно заканчивали облачение в новые наряды. Кое-кто из больных погибал, оставаясь висеть жалким комочком. Некоторые же почему-то не успели перелинять, не могли поэтому отправиться вместе со всеми, безнадежно отстали и торчали здесь же, жалкие, вялые и беспомощные. Одиночество оказывалось губительным для гусеничек пустынного походного шелкопряда.
Там, где кончалась широкая паутинная лента, по которой мы проследили место рождения гусеничек, походы и остановки для линьки, располагалось и все их многочисленное общество. Теперь в разгаре весны гусенички сильно подросли, были каждая не менее пяти-шести сантиметров длины, в элегантном бархатном одеянии пепельно-голубого, как серая полынь, цвета со светлыми поперечными полосками. Вдоль спины гусениц тянулись яркие узкие оранжевые ленточки, по самой же середине между ними на спине находилась самая красивая нежно-голубая полоса.
Скопище гусеничек вытянулось в длину около двух метров и издалека напоминало собою толстую змею. Периодически лента стягивалась и комок: происходила небольшая остановка на вкусном кустике молочая. Вскоре от кустика молочая оставался жалкий скелет, колонна выстраивалась вновь и ползла дальше, оставляя позади шелковую дорожку.
Иногда кое-кто сбивался с пути и начинал прокладывать боковую дорожку, а у колонны появлялся вырост. Отъединившиеся в сторону гусеницы вскоре обнаруживали разрыв с главной компанией и, повернув обратно, догоняли ушедших вперед.
Движением колонны управляло два основных правила, их строго придерживались все члены большой семьи: первое правило — обязательно двигайся вперед и прокладывай путь, если только кто-либо идет сзади и слегка подталкивает; второй закон — непременно следуй за кем-нибудь, если сам не делаешь новую дорогу.
Если гусеница, идущая впереди колонны, ушла слишком далеко или же уклонилась в сторону от общего потока и ее никто сзади не подталкивал, она вскоре же поворачивала обратно и присоединялась к остальным. Если гусеница отставала от всех, ей не за кем было идти по пятам, она старалась всеми силами догнать ушедших вперед.
Без соблюдения этих правил движение колонны казалось немыслимым, так как всякое нарушение устава похода привело бы к большой сумятице. Был строг и распорядок дня походного шелкопряда.
Весь день происходило движение колонны, еда по пути, или небольшие привалы на лакомых растениях. К вечеру колонна сбивалась в кучу на каком-нибудь кустике, и гусеницы, поникнув книзу головами, погружались в сон. Утром, как только теплые лучи солнца падали на сонное сборище, происходило дружное пробуждение, и поход начинался сызнова.
Походный пустынный шелкопряд не особенно многочислен в полынной пустыне. Но местами его немало, а серые дорожки протянуты во всех направлениях. Иногда случайно пути разных колонн совпадают. Тогда происходит объединение и шествие гусениц принимает внушительные размеры и издалека становится похожим на большую змею-удава.
В тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году в предгорьях хребта Алтынь-Эмель возникла паника среди работавших в поле колхозников. Один из них увидел в поле громадную змею. Испуг был так велик, что
