Геннадий Падаманс - Первостепь
Два больших хищника валялись в траве. Огромный гривастый лев с поперечными тёмными полосами на блестящей песочной шкуре и полностью жёлтая львица. От них тянуло любовью, но львы всегда остаются львами, и Двойной Лоб, как ни тяжело ему было самому, выставив бивни, бросился в атаку. Львица вскочила сразу, а лев сначала ощерил внушительные клыки, но тоже поднялся и затрусил вслед за подругой. Мамонт не стал их преследовать, а лишь победно затрубил.
Он повернул обратно по следам львов. Он хотел убедиться, что пропитанные любовью следы не пересекались с утерянным следом детёныша. Он шёл вдоль кустов, принюхиваясь к жёсткой траве, низкое солнце садилось, близилась ночь, и надежда встретить Рваное Ухо иссякала с каждым измученным шагом. Но он не мог остановиться. Одному ему нечего было делать тут. Просто нечего, нет, нет и нет! Степь должна была уяснить, не смела больше отмалчиваться, мамонт знал, что истопчет её, но добьётся ответа. Не отступит. И, наконец, блеклый запах детёныша всё же почудился, разбавленный удушливым привкусом крови.
****
Пятнистому Демону снился двуногий. Тот самый двуногий, который учил молодёжь, как охотиться на лошадей. У двуногого вместо рук извивались гадюки и злобно шипели. Не нравился ей этот двуногий. Не нравились шипящие гадюки. Подальше от них надо держаться. Поближе к другому двуногому. Который дал мяса. Гиена и впрямь переместилась в своём сне и увидела теперь того самого старика. Но он не хотел дать ей мяса. Он собирал белые катыши её помёта и что-то ими рисовал на своей груди. Получались белые линии. Это не было интересно гиене. Гиена проснулась.
Пятнистый Демон вылезла из норы, привлечённая странным шумом. Несколько гиен из её стаи толпились вокруг лежащей товарки. Лежащая не шевелилась.
Круг гиен расступился перед своим вожаком, и Пятнистый Демон обнюхала неподвижную. От той пахло смертью и ещё сильнее волками. Следы волчьих укусов покрывали всё тело, от морды до кончиков лап. Бедняге изрядно досталось.
Гиены не слишком охотно едят своих. Пятнистый Демон этого делать не стала, остальные тоже пока что не смели, ожидая примера со стороны вожака. А вожак куда больше испытывала жажду, нежели голод. Она отправилась на водопой.
Ещё не смеркалось, но тени уже носились длинные и солнце начинало приглядываться к месту ночлега далеко-далеко за кустами, через которые пролегал путь к реке. Три подчинённых гиены, как обычно, увязались за вожаком, и Пятнистый Демон привычно чувствовала себя уверенной в своих силах. Однако она вроде бы была какая-то рассеянная. Вроде что-то не так с нею происходило. Как-то дежурно она ко всему присматривалась и принюхивалась, просто по привычке. А где-то в тени, в тени её взгляда, в тени её нюха и слуха, там тоже что-то происходило. И она как будто хотела попасть в эту мощную тень, как будто бы там было интереснее, там разворачивалось нечто грандиозное, нечто такое, на чём ей хотелось сосредоточиться, но она не могла. Потому что она шла к реке, чтоб напиться, потому что была вожаком, потому что за нею шли трое.
Неожиданно им попались следы двуногих. Гиены сразу же поняли, что двуногие не охотились, просто шли за водой, самки двуногих шли за водой, и одна из них была совсем старая, как и тот самый старик, которого Пятнистый Демон уже знала. Пятнистый Демон снова обнюхала следы старухи и догадалась, что эта старуха – жена старика. Тогда Пятнистый Демон задрала заднюю лапу и помочилась на человечьи следы. А потом и вовсе облегчила живот, оставив целую кучу белых катышей. Остальные гиены молча глядели на своего вожака, как бы не понимая, словно хотели спросить: разве ж это львиные следы? зачем их перемечать? Но Пятнистый Демон всё равно ничего не могла им ответить. Просто вспомнился сон. Но она уже закончила своё и двинулась дальше. Остальные сразу же побежали за ней.
У самой реки они наткнулись на медведя. Косолапый обильно поел, его туго набитый живот вызывал зависть. Медведь не выглядел ни больным, ни увечным, связываться не имело смысла. Медведь теперь раскапывал корешки ивы, от которых у медведей гудит голова, и они будто пляшут тогда. Медведь желал поплясать, но гиены плясать не хотели. Постояв развёрнутым фронтом и покивав мордами перед сытым соперником, четвёрка направилась прямо к воде. Однако, напившись, Пятнистый Демон вернулась к месту случайной встречи и понеслась со своим маленьким отрядом туда, откуда пришёл тяжёлый медвежий след.
Они легко нашли останки кабана. Вожак по праву первой схватила лучший кусок, целую заднюю ногу, и с добычей в зубах удалилась в кусты, оставив своих спутниц драться между собой за жалкие крохи от чужого пиршества.
Необходимо было отбежать подальше. Пятнистый Демон не сомневалась, что голодная свита скоро станет её преследовать, а всегда лучше обедать в спокойных условиях.
Но никто её не тревожил. Грызня вдалеке продолжалась, визги и завывания иногда достигали всегда настороженных ушей Пятнистого Демона. Она умяла добычу, разгрызла в порошок даже кости и проглотила. Желудок её заполнился до отказа, она уже подумывала вновь направиться на водопой, но её бдительный нос уловил слабый запах крови.
Как ни сыта гиена, однако запах крови – это святое. Развернув морду в нужном направлении, раскрыв сытую пасть и пресыщено капая слюной, Пятнистый Демон затрусила на разведку.
Вскоре запах сделался отчётливее. Кровь принадлежала детёнышу мамонта, но её натекло немного, детёныш, похоже, ещё оставался живым, взрослых рядом с ним не было. Мясо мамонта очень вкусное, тем более, мясо детёныша мамонта; Пятнистый Демон заторопилась.
Мамонтёнок запутался в колючем кустарнике. Кажется, он выбился из сил и уснул. Его густая шерсть была сильно изодрана ветками, во многих местах до крови.
Пятнистый Демон сначала описала изучающий круг. К детёнышу не так-то просто подступиться. Со вздувшимся животом соваться в самую гущу колючих кустов не очень хотелось, единственным местом, к которому гиена могла подобраться беспрепятственно, оказался короткий, словно обрубленный, хвостик детёныша. И она цапнула этот хвостик, откусила небрежным движением челюстей, и очнувшийся детёныш завизжал от боли, возбуждая аппетит.
Пятнистый Демон не спеша сжевала хвостик. Мяса в нём только для запаху, одна шёрстка, но гиена способна съесть всё, даже сытая. Детёныш кричал и дёргался, пытался брыкаться с кустами, с его копчика сочилась алая кровь. Гиена преспокойно наблюдала за мучениями жертвы. Ведь когда мамонтёнок совсем выбьется из сил, она сможет легко откусывать живое тёплое мясо там, где ей больше понравится. Пока её привлекал мускулистый хоботок.
