Чарлз Робертс - Лесной бродяга (рассказы и повести)

Лисенок был изумлен, но, взвизгнув от непривычной боли, все же не разжал челюстей. Он оказался далеко не трусом и все норовил покрепче ухватить сурка за более уязвимое место. Он вновь и вновь впивался зубами в противника, свирепо кусая его, а упрямый сурок, подобно бульдогу, держал лисенка мертвой хваткой и настойчиво грыз ему шею. Минуты три или четыре сурок и лисенок вели этот упорный бой, приминая залитую солнцем траву у норы, — лишенный опыта подросток от напряжения быстро устал, в то время как сурок, будучи искусным бойцом, не терял бодрости и, мерно дыша, все ждал случая, чтобы покончить с лисенком. Еще минуты две — и обессиленный лисенок оказался бы целиком в его власти. Но именно в это решающее мгновение единоборства, когда победа сурка была так близка, он разжал челюсти, отчаянным усилием отпихнул лисенка и стремглав бросился в нору.

Наблюдательный, сметливый глаз старого бойца углядел, что по краю полянки быстро, хотя и соблюдая всяческую предосторожность, бежит на спасение своего отпрыска Рыжий Лис. Рыжий Лис великолепно знал, сколь упорен и храбр в бою сурок, и нельзя сказать, чтобы он остался недоволен успехами сына. Он заботливо зализал ему рану и улегся около норы, твердо решив дождаться, когда сурок вновь выйдет наружу. Лису очень хотелось отомстить за нанесенную малышу рану и в то же время поужинать жирным мясом врага. Но лис ждал напрасно. Сурок оказался слишком опытным и изобретательным зверем. Футах в восьми-десяти от входа в нору, за густыми кустами осоки, которой обросло гнилое рухнувшее дерево, у сурка был вырыт другой вход в его жилище. Здесь-то, высунув из-под земли самый кончик носа, он и укрывался, терпеливо следя за Рыжим Лисом. Добрых полчаса сторожил Рыжий Лис у первого входа в нору, тогда как сурок подглядывал за лисом из второго. Сиявший багровыми красками закат уже угас, землю обволакивали синеватые росистые сумерки. Рыжий Лис, утомись от безделья, побежал прочь в поисках менее унылого и однообразного занятия. Сурок посидел еще минут двадцать в своем укрытии, затем смело вышел наружу и отправился по своим делам — добывать на ужин безобидные травы и листья.

Когда лето перевалило уже за половину, всю землю Рингваака охватила необычайно жестокая, ужасающая засуха. Целыми неделями не выпадало ни капли дождя, неумолимое солнце высушило на земле последнюю влагу. Ручьи пересохли, колодцы в поселках оскудели и замутились, лесные пруды чудовищно обмелели, обнажив кучи жестких поникших водорослей и широкие полосы ила, на котором оседала грязная пена. В этот-то ил, пока он не совсем высох и не затвердел, с отвращением зарывались всякие водяные насекомые, головастики и раки. Их мудрому примеру следовали и лягушки, но далеко не все — наиболее предприимчивые и нетерпеливые из них пускались в далекие путешествия, надеясь еще найти водоемы, которые не уничтожила сушь. Нивы в долине, только вчера зеленевшие хлебами, теперь приобрели болезненный желтовато-серый цвет. Клены, тополя и березы на склонах холмов и гор оделись в осенние краски задолго до положенного срока — однако листва их отнюдь не блистала осенним великолепием, а была тускла и безжизненна. Лишь громадные бальзамовые тополя, вязы и ветлы, росшие вдоль цепочки озер далеко в долине, вытягивали своими корнями влагу глубоко из земли и зеленели, бросая вызов дышавшему зноем небу.

Вместе с мучениями, которые испытывала природа, жестоко страдали все животные и птицы. Удушливая, мертвящая атмосфера до крайности напрягала им нервы. Их постоянно беспокоило смутное ощущение какой-то беды, идущей неведомо откуда. Они утратили интерес к обычным делам и занятиям. Они стали раздражительны, обидчивы, злы. Теперь уже не было того, чтобы каждый знал свое дело и не вмешивался в дела других, — нет, все старались заявить о себе, защитить и утвердить свои права, в результате среди зверей возникали частые и по существу беспричинные драки. Там, где недавно царили благоразумная терпимость и взаимное уважение прав, теперь разыгрывались кровавые битвы и потасовки. У многих животных это постоянное нервное напряжение выливалось в конце концов в некий вид сумасшедствия; они в ярости бросались на первого встречного, нападая часто на такого противника, одолеть которого у них не было ни малейшего шанса. Например, красноглазая норка, встретив медведя, угрюмо бредущего в поисках какой-нибудь бочаги в ручье, где можно было бы хоть немного смочить шкуру, вдруг в припадке безумной ярости впивается косолапому зубами в нос. Взбесившийся зверек висит на нежном носу медведя до тех пор, пока тот не расплющит его в лепешку и не изорвет на мелкие клочки. Затем разгневанный медведь, рыча от обиды, спешит к ручью и погружает свою кровоточащую морду в мокрый ил и тину, чтобы освободиться от яда и утихомирить боль. Медвежья кровь не очень восприимчива к яду бешеного животного, и скоро медведь чувствует себя не хуже, чем до этого странного нападения, но многие звери в подобном случае заразились бы наверняка.

Другой случай, свидетельствующий о распространении ужасной болезни среди лесных зверей, произошел в это время с Мальчиком. Стараясь не производить никакого шума, Мальчик шагал по старой обомшелой дороге и пристально вглядывался своими синими глазами в каждый темный угол, в каждый закоулок леса. Но вот он замер на месте: прямо к нему стремглав мчалась ласка, глаза ее горели, будто угли. Мальчик даже затаил дыхание, чтобы не шелохнуться, и с глубоким любопытством ждал, что будет делать этот желтый зверек. Прежде чем Мальчик отдал себе отчет в происшедшем, ласка была уже у его ног и, извиваясь, точно змея, скрежеща зубами, метнулась по его ноге вверх, в мгновение ока оказавшись почти у плеча. Ласка подбиралась уже к открытому горлу Мальчика, но тут он опомнился и ударом кулака сшиб ее наземь. Однако ласка молниеносно прыгнула снова на Мальчика, обнаружив при этом такую неукротимую злобу, что его добрая душа вдруг преисполнилась гнева. Мальчик снова ударил ласку, на этот раз со всей своей силой, и, как только ласка коснулась земли, наступил на нее. С диким удовлетворением, которое изумило его самого, он размозжил каблуком голову взбесившегося животного. Однако во всей этой истории было что-то жуткое, устрашающее, и на несколько дней Мальчик потерял интерес к блужданиям по лесу. Под зловещим дыханием засухи лесная глушь как бы утратила для него всю прелесть и заманчивость.

Однажды в жаркое утро, когда желтая жажда терзала землю уже в течение многих недель, Рыжий Лис, сидя в тени можжевельника, увидел, как на берег заглохшего ручья вскарабкалась крупная ондатра и, пересекая луг, побежала прямиком к лесу, где ни одной здравомыслящей ондатре совершенно нечего было делать. Лис долго глядел на эту ондатру, и его подозрения все возрастали. Ему не нравились эти звери, лишившиеся всякого разума и действующие вопреки тому, что диктовала им природа. Но лиса охватила настоящая тревога и гнев, когда, к его удивлению, самый крупный, самый упрямый и самый глупый лисенок из всего помета, выбравшись из норы, стал потихоньку красться по лугу, рассчитывая перехватить приближающуюся ондатру. Разумеется, лисенок соблюдал все предосторожности и старался не выдать себя, прячась за кустики высокой травы и прижимаясь животом к земле. Но ондатра заметила его; однако она не кинулась в панике назад, убегая к ручью, как это можно было бы ожидать, а, оскалив зубы, бросилась к лисенку.