Павел Мариковский - Черная вдова

В маленьком поселке ничто не проходит незамеченным. На следующий день всем стало известно, что приехал «каракурт-доктор» вместе с помощником. Но ко мне, бродившему по полям с полевой сумкой на боку и с лопаткой в руках, в костюме, неизбежно перепачканном в глине, это название не подходило, и жители кишлака решили, что мы оба с Маркелом посланы, чтобы уничтожать злосчастных и всеми ненавидимых каракуртов.

Вот мы и в поле. Вокруг холмы, пологие овраги. На холмах — пастбища или посевы, арыки, обсаженные тутовыми деревьями, и повсюду — ликование природы. Много жаворонков, кажется, нет клочка земли, над которым бы не трепетали в воздухе эти неугомонные птички, славящие весну. Как они ухитряются жить так близко друг от друга, не мешая? Будто каждый старается изо всех сил перещеголять своих соседей пением. Любопытная каменка-плясунья выскочила из норы суслика и, помахивая хвостиком, разглядывает нас черными бусинками глаз. Большая безногая ящерица-желтопузик, очень похожая на крупную змею, притаилась под кустиком полыни и, увидев нас, бедняжка, прижалась к земле. Я не стал беспокоить это миролюбивое создание. Но несчастной ящерице достается от тех, кто считает своим «гражданским» долгом, встретив любую змею, расправиться с нею. Хотя желтопузик и не змея и никакого вреда неспособна принести человеку.

Посмотрели вместе с Маркелом на желтопузика, пошли дальше. Случайно оглянулся — вижу: желтопузик поднял насколько мог голову и внимательно провожает взглядом, будто что-то чувствует и понимает.

После долгой зимней спячки отогреваются на солнце змеи, просыпаются разнообразные жучки, из замерзших на зиму куколок вылетают бабочки, из глубоких норок выползают муравьи. Сонные и вялые, они принимают первые солнечные ванны. Все торопятся, спешат, будто жизнь коротка и надо успеть завершить свои дела, предписанные природой. Лишь черепахи медлительны и не спеша, важно ковыляют, степенно переставляя свои полусогнутые ноги.

Какая же суматоха возле кучи навоза, оставленного лошадью! Жуки — «священные» копры, будто обезумев, мечутся, каждый в спешке готовит себе шар из навоза, торопится поскорее с ним уединиться подальше от конкурентов. И какие сварливые! Казалось бы, что стоит каждому заготовить для себя провиант, пока еще цела куча. Так нет! И среди жуков, оказывается, находятся завистники, любители позариться на чужое добро. Они нападают на счастливых обладателей шара. Хозяин и грабитель вступают в ожесточенную драку, раздаются щелчки от ударов о броню сражающихся рыцарей. Иногда оба неприятеля в пылу сражения незаметно для себя подбираются к краю оврага, и тогда шар укатывается вниз, а оставшиеся забияки с еще большим ожесточением тузят друг друга. Сколько этих шаров, порядком высохших и твердых, как камень, валяется на дне оврагов!

Я знаю, взрослые каракурты погибли все до единого еще в конце лета — начале осени, оставив потомство в коконах. Таков порядок их жизни. Но где же коконы? Мы уже немало побродили по холмам пустыни и еще ничего не нашли. Может, в сусличьих норах? Но туда не заберешься.

— Смотрите! — зовет меня издалека Маркел, показывая себе под ноги. — Что за черная кучка копошится?

Он понял, что меня интересует все живое, и в меру своих возможностей старается показать свои находки.

— Молодец, Маркел! Да это не просто кучка. Это как раз то, что нам нужно, — каракуртята! Видишь, собрались вместе!

На сухой былинке, на общей сплетенной паутинке — не менее сотни крошечных черных малюток с ярко-белыми пятнышками на круглом брюшке. Они застыли, не шевелятся: греются на солнце. От их скопления тянется к кусту паутинная дорожка. Там, оказывается, находятся закрытые оплывшей землей и присыпанные мусором пять крупных коконов. Здесь было логовище «черной вдовы». Среди грязи можно разглядеть остатки панцирей трупиков кобылок и разных жуков. Так вот что, оказывается, происходит! Сейчас наступило время, когда паучки выбираются из своих зимних жилищ наверх, на волю, к горячему солнцу.

— Бедные паучки! — замечает Маркел. — Как им теперь придется ночью. В коконе-то теплее.

— А ты посмотри, как они себя ведут. Когда мы их нашли, кучка была плотной, паучки прижимались друг к другу. Сейчас сильнее пригрело, и они стали расползаться в стороны, чтобы не перегреться. А в коконе, наверное, жарко.

По темным скоплениям мы легко находим старые логовища пауков. Они большей частью не видны, закрыты оплывшей от зимних дождей землей. Я радуюсь, что коконов каракуртов сколько угодно и можно, не спуская с них глаз, изучать, что там происходит.

Теперь у нас масса дел, и несколько дней пролетает незаметно. Что же происходит с паучками? Они беспокойно копошатся в коконе. Самые энергичные подбираются к его стенкам, теребя твердую оболочку. Вот появляется маленький просвет, сквозь который уже проникают лучи сияющего весеннего дня. У образовавшегося отверстия царит необыкновенное оживление. Поочередно, сменяя друг друга, паучки, смачивая слюной, мочалят и грызут края образовавшейся дырочки. По-видимому, их слюна, или скорее всего отрыгнутый наружу желудочный сок растворяет прочные нити кокона.

Через крошечную брешь видно, как в темноте кокона поблескивают точечки многочисленных глаз. Отверстие увеличивается. Вот наружу показались передние ноги первого смельчака. За ними высунулась головогрудь. Еще усилие — и пленник на свободе, стремительно бежит вверх, к свету, к солнцу, протягивая на ходу блестящую паутинку. За первым паучком выскакивают другие, спешат по следу-паутинке, проложенному смельчаком. Вскоре невдалеке от кокона на общей паутинке паучки собираются тесной дружной кучкой. В сверкающем солнцем незнакомом мире они как бы боятся расстаться друг с другом, а так как в каждом логовище несколько коконов, то кучки вырастают и становятся большими.

Рано утром паучата жадно пьют мельчайшие капельки росы, оседающей на паутинке. Почти девять месяцев они пробыли в своем шаровидном домике-коконе и, слегка подсохнув, теперь страдают от жажды.

Паучки будто экономят силы и часами неподвижны. Но стоит их потревожить, как они приходят в неописуемое смятение. Одни, выпуская паутинку, поспешно падают вниз, на землю, другие бегут вверх, третьи — в стороны. Невообразимый переполох продолжается долго, прежде чем паучата успокоятся и вновь соберутся вместе. Так, видимо, полагается вести себя при тревоге, и тот, кто быстрее всех, имеет больше шансов спастись от опасности — какой-либо пичужки или ящерицы, вознамерившейся полакомиться обитателями этого «детского садика».