На горе Четырёх Драконов - Ирина Иосифовна Волк
Шакал наклоняется к нему. В глазах его вопрос. Карим уже готов кивнуть, но вдруг он видит колхозников, которые идут по дороге. Они скоро поравняются с ними, увидят учителя, запомнят лица тех, кто его увёз… Нет, это не годится! И Карим говорит быстро: — Отвезём его в дом…
Они опускают в коляску неподвижное тело и медленно ведут мотоцикл за руль к дому учителя. Он так и не приходит в себя.
— Ой, плохо мне, наказал меня аллах! — несётся женский вопль.
Из дверей дома выбегает Мехри — жена учителя — и припадает к ногам Карима, которого видит в первый раз, но в котором угадывает по одежде слугу аллаха.
— Святой человек! Я твоя жалкая раба…
И Карим разрешает ей припасть губами к полам его халата.
Соседи, прохожие в недоумении и ужасе видят, как вносят в дом неподвижное тело учителя. И Сайрам, которая идёт из магазина домой, торопливо открывает калитку. Гулям и Сабир играют в шахматы во дворе под старым урюком.
— Гулям, — тревожно говорит Сайрам, — идите скорее на квартиру к учителю. Может быть, там нужна помощь. Я зайду туда позже, с фермы.
Учителю плохо! Плохо учителю! Мальчики стремглав выбегают на улицу. Они быстро добираются до дома, но боятся войти. Всем известен неприветливый нрав Мехри. Она может обругать, выгнать. Поэтому они осторожно обходят дом и припадают к маленькому оконцу. То, что они видят, наполняет их недоумением и отчаянием. Учитель лежит на полу на одеялах, и два ишана шепчут над ним молитву. Сквозь полуоткрытое окно доносится:
— Алай сальлази, халакас — самовоти… ал-арза! Я молюсь богу, который создал землю, весь мир и небо… И он могущий…
— Молитву шепчут, молитву. И новый тут какой-то, — стискивает руку Сабира Гулям. — Что делать?
И тут, словно услышав их слова, приходит в себя учитель. Приподнимается и кричит так, что мальчики вздрагивают:
— Уйдите, проклятые!.. Врача мне!.. Доктора!
Словно тигрица кидается к мужу злобная Мехри.
— Доктора тебе, нечестивец? Безбожник! Помог тебе твой доктор! Святые люди спасли, принесли тебя мёртвого и воскресили молитвой. У… у… — Она замахивается, и учитель снова падает без сознания на скомканные одеяла.
Не сговариваясь, ребята отскакивают от окна и мчатся вперёд. Они бегут к сельсовету. Надо спасать учителя.
Секретарь сельского Совета — отец Пулата, Икрам, вскочил, когда задыхающиеся, испуганные ребята влетели к нему.
Сначала мелькнула мысль: что-нибудь с Пулатом, там, на тракторе… Но тут же он понял: нет, не с сыном…
— Учитель, учитель! — закричал с порога Гулям. — Они схватили его, они молятся…
— А он без сознания, — подхватил Сабир. — Бледный такой. Может, уже и не дышит!
— Кто молится, над кем? — перебил ребят Икрам. — Расскажите толком.
Не замечая, как по его лицу текут крупные слёзы, Гулям начал рассказывать о том, что они увидели в маленькое окно. Сабир каждую минуту пытался вмешаться, добавить что-то, но сдерживался: ничего не поймёт Икрам, если они вдвоём будут говорить так беспорядочно. А ведь надо сразу же, немедленно принимать какие-то меры.
Не дослушав Гуляма, Икрам бросился к телефону:
— Почта? Больницу мне! Доктора Петрова! Быстрее…
Гулям смотрел на большую смуглую руку отца Пулата и видел, как она дрожит.
— Иван? Это я, Икрам. Плохо с Бобо! Скорее санитарную машину и опытного врача! Сам? Отлично! Только торопись. — Он положил трубку и обернулся к ребятам. Лицо его было бледным. — Пошли, — сказал он коротко, и они уже втроём почти побежали к дому учителя.
Они долго стучали в калитку, но никто не открыл. Тогда Икрам положил руку на высокий дувал и мгновенно перелетел на ту сторону во двор. Несмотря на волнение, ребята не смогли сдержать своего восторга. Как пружина прыгнул отец Пулата. Он ведь мастер спорта. Недаром и сын его лучший гимнаст района.
Икрам подошёл к забору, вытянул руки, и ребята один за другим спрыгнули вниз. Потом Икрам решительно шагнул к двери и одним рывком распахнул её. Все трое молча стояли на пороге.
Ничто не изменилось здесь, хотя прошло не менее часа с той минуты, как ребята примчались в сельсовет. Всё так же лежал без чувств на одеялах учитель, всё так же склонялись над ним зловещие фигуры, размахивая руками, шепча что-то непонятное.
Икрам прислушался. Знакомые слова. Когда он был малышом, дед заставлял его учить наизусть эту молитву: «Кавли таолло бо фармони худои ресул…
Аллах предсказал тебе такую судьбу».
Икрам решительно шагнул к учителю, оттолкнув плечом рыжего ишана.
— Аллах не предсказал ему такой судьбы! — отрезал он зло. — Уходите отсюда немедленно. Иначе…
Взвизгнув, подскочила Мехри:
— Уйди ты из моего дома, Икрам! Не трогай святых людей… Это повелел аллах, — затянула она новую молитву.
Но Икрам так взглянул на неё, что она сразу смолкла, испуганная.
— Я не уйду отсюда до тех пор, пока не помогу Бобо, — сказал он. — Ты знаешь, что мы вместе с ним всю жизнь старались, чтобы вот эти, — он кивнул на ишанов, — не одурачивали таких, как ты. Я не позволю, чтобы они издевались над моим другом, человеком, которого знают и уважают все. Он не потерпел бы, если бы был в сознании…
Ребята, не шевелясь, стояли на пороге. Так вот он какой, отец Пулата. А они и не знали!
— Вон! — едва сдерживаясь, приказал Икрам и взглянул прямо в глаза рыжебородого ишана. — Вон отсюда!
Гулям весь напрягся. Сейчас ишаны кинутся на Икрама. Они здоровые. Сомнут его, изобьют…
Но ничего подобного не произошло. Рыжебородый первым повернулся к двери и, толкнув ребят, выскочил во двор.
За ним последовал и второй ишан.
А Икрам повёл себя как хозяин в этом чужом доме.
Он открыл окно, и свежий воздух ворвался в затхлое помещение. Потом он присел у изголовья учителя, расстегнул пуговицу у ворота рубашки и, вытащив из кармана газету, начал осторожно обвевать бледное лицо.
— Отойди, нечестивец, от моего мужа, — снова злобно закричала Мехри, — ты изгнал святых людей из дома! Будь ты проклят!
— Пусть падёт проклятье на голову нечестивца… — раздалось откуда-то.
Ребята, тесно прижавшись друг к другу, увидели, как подобно змее скользнула к одеялам мать Мехри, та самая Хасият, которую видел Гулям у бабушки Дилинор.
И вот тут-то началось невиданное, страшное. Две старухи метались над распростёртым в беспамятстве Бобо, кричали, рыдали, рвали на себе волосы, толкани, щипали Икрама. А он не двигался, крепкий, как скала. Он казался
