Станислав Олефир - В краю танцующих хариусов. Роска

Еще вчера на реке можно было отыскать сколько угодно мелких перекатов, но сегодня придется идти к мосту.

По всем признакам дождю пора утихомириться. Уже и ветер дует порывами, и тучи бегут против ветра, а он все льет и льет. Дорогу у моста залило до самого поворота. Река клокочет, разъедая откосы и унося с каждым всплеском добрую горсть земли. Чего доброго, размоет и мост.

Сразу за мостом натыкаюсь на табун уток-каменушек. Птицы собрались на бугорке и с удовольствием поедают голубику. Выше всех забралась старая утка. Она захватывает широким клювом перезрелые ягоды и торопливо глотает. Утята уже почти догнали ее в росте.

Вспугнутый моими шагами выводок во всю прыть бросился к реке и нырнул в стремнину. Я тоже заторопился к Фатуме, стараясь угадать место, где утки покажутся из воды. Ага! Вот река делает поворот, здесь же небольшой перекат. Добегаю до излучины и приседаю. Тотчас, как поплавки, из воды показываются головы юрких нырков. Одна, вторая… седьмая… двенадцатая. Утята выныривают и сбиваются под застрявшей на перекате ивой. А где же старка? Утка выныривает у моих ног, какое-то время удивленно смотрит на меня, затем с криком срывается на крыло. Утята тоже засуетились, но взлетать не стали. Суматошно хлопая крыльями по бурлящей воде, обогнули иву и дружно нырнули в Фатуму.

Сокжоевы покосы начинаются в километре от реки. На кочковатом лугу темнеют ряды длинных крутобоких стогов. Два последних косари складывали второпях. Сено намокло, просело и наверняка начало гнить. Остальные стога как будто в порядке.

Уже возле дороги встречаются глубокие отпечатки оленьих копыт. Здесь и маленькие следы оленят, и узкие отпечатки оленух-важенок, и широкие, почти как лосиные, быков-буюнов. Все следы одинаково замыты дождем. На рассвете олени пришли сюда из распадка, какое-то время повертелись у стогов, затем направились в глубь долины. Сена они почти не тронули. Пока не лег снег, травы оленям хватает и в тайге.

Под ближним стогом отыскиваю вилы и взбираюсь наверх. Мокрое сено слежалось, и каждая охапка дается с большим трудом. Все же расковыриваю его и принимаюсь сбрасывать почерневшие пласты вниз.

Наконец часам к трем привожу оба стога в порядок, кипячу на костерке чай и отправляюсь домой. Дождь не стихает. Тучи давно оставили свой бег, спустились к вершинам деревьев и старательно полощут и без того пропитанную водой тайгу. Под ногами болото. На кустах, деревьях, траве обильная роса. Сверху моросит дождь. Дорога давно превратилась в мутный ручей, и приходится держаться обочины. Но там тоже несладко. Чуть коснешься куста, и на тебя сразу же обрушивается ведро воды.

Иду завернутый в целлофановую пленку, как куколка шелкопряда в кокон, отвороты сапог подняты до самого паха. Кажется, запечатан так, что пальцем ткнуть некуда, но все равно брюки на коленях и ворот рубашки промокли насквозь и по спине бегут холодные струйки.

Ближе к реке вода затопила и обочину дороги, поэтому бреду напрямую, стараясь выйти как раз к мосту. Наконец он впереди. Правое его крыло провалилось и полощется в реке. «Этого мне только не хватало!» — приходят в голову слова из давно забытой песенки. Думал, к ночи буду дома, обсушусь, отогреюсь, а здесь такая неприятность. Придется возвращаться. Километрах в трех отсюда Фатума разделяется на четыре рукава, через которые можно перебраться, если не вброд, то по валежинам. Правда, вызывает сомнение последняя протока по названию Бешеная, но все равно здесь мне не пройти.

Нужно торопиться. Скоро стемнеет, а ночевать в такую погоду под открытым небом не пожелаешь и врагу.

Через две первые протоки перебрался легко. Если можно назвать легкой переправу по скользким бревнам в сапогах со сбитыми донельзя каблуками. Третья протока разлилась так, что смыла все валежины. Я с полчаса метался вдоль клокочущего потока, пока не отыскал наклонившуюся над водой иву. Вершина ее нависла над противоположным берегом. Правда, до земли оставалось не меньше четырех метров, но я был уверен, что под моим весом она прогнется достаточно низко.

Заправляю за ремень края пленки и взбираюсь на скользкий ствол. Сверху смотреть на протоку страшновато. Вода бурлит, как в котле. Ныряя в мутных волнах, по протоке несутся коряги, вырванные с корнями деревья, облепленные грязью кусты. Ива подо мною качается и потрескивает, вместе с нею раскачиваюсь и я.

Наконец половина пути позади. Дерево резко наклонилось, и его вершина устремилась вниз. Уцепившись за ветки, прикипаю к стволу и ожидаю удара о землю. В это мгновенье из-за излучины показалась лиственница. Толстая, ветвистая, она на моих глазах слизнула две растущие у берега лиственнички и увлекла за собою. В какой-то миг мне показалось, что лиственница остановилась. Но коварное дерево только приноравливалось, как половчее сбросить мою переправу. Вижу, как оно вздыбливается и зависает прямо над головой. Скользя по стволу, ломлюсь через ветки и вдруг чувствую, как ива снова поднимается вверх.

На мое счастье, лиственница зацепила иву недалеко от корня. Вода сейчас же начала прижимать оба дерева к тому берегу, куда стремился и я. Еще чуть-чуть — и спрыгну на землю. Но в это время ива задела корнями дно протоки, резко крутнулась, и я полетел в воду.

Уже на лету ухватился за какую-то ветку. Она треснула, но все же сдержала падение, и я тихонько ушел в воду по самые плечи. Ива снова прижалась к берегу. Цепляясь за нее, я выкарабкался из протоки.

В изнеможении опускаюсь на землю. Первая мысль о спичках. Коробок в кармане погиб безвозвратно. Нужно скорее снять рюкзак. Там, в сумочке с едой, должны быть запасные спички.

Принимаюсь освобождаться от лямок и вдруг прямо перед собою вижу лося. Огромный темно-коричневый зверь набычившись стоит в нескольких шагах и роет копытом землю. Налитый кровью глаз зло косит в мою сторону. К широким лопатообразным рогам прилипли кусочки коры, комья земли и желтые травинки. Сейчас у лосей гон. Обезумев, они носятся по тайге в поисках соперника. В такие дни даже медведи обходят их стороной. Сила лосиного удара страшна. Однажды добыли лося, на ноге у которого дорогой муфтой висела росомаха. Нерасчетливый хищник напал на лося, и тот пробил росомаху копытом навылет. Я знаю, пока лось не кинулся на меня, нужно крикнуть. Сейчас он может принять за соперника даже ивовый куст. Мой крик напомнит сохатому, что перед ним человек, страх перед которым заложили в его сознание еще мои пещерные предки.

Открываю рот, силюсь крикнуть, ничего не получается. Как во сне. Наконец собираюсь с духом и скорее хриплю, чем кричу:

— Эй, ты чего?

Лось вздрагивает, поднимает голову. Теперь вижу, что несколько отростков на его рогах сломлены, а на щеке запекся кровавый сгусток. Видимо, лось только что вышел из драки и не может погасить в себе злобу. Все же мой крик будит в нем проблески сознания. Животное мотает головой и отступает назад. Теперь я смелею: