Юрий Цеханович - О маленьких рыбаках и больших рыбах. Наш аквариум

— Так! — сказал он, наконец. — Искупались-таки? Искупались. Что ж мы станем делать?

— На берег пойдем, — говорю. — Берег недалеко.

До берега, в самом деле, было не больше шестидесяти шагов.

— А лодка? А трал? А моя кладофора? — сказал было Тараканщик, но сразу же поправился: — А впрочем, правильно, пойдем на берег. Пойдем? Пойдем.

Он обошел вокруг лодки, подошел, ко мне и принял от меня Марусю, и мы пошли. Я взял одно из плавающих тут же весел и пошел впереди, нащупывая им дно.

Не успел я сделать и десяти шагов, как уже стало значительно мельче, вода была мне только по пояс. Но идти было трудно, ноги вязли в глубоком иле и путались в густой придонной траве. Прошел я еще шагов десять да вдруг запнулся за что-то и упал с головой в воду. Встал на ноги весь в грязи и мокрой травой обвешан. Слышу, Маруся громко хохочет. Поглядел на нее, а это она надо мной. Ладно, думаю, смейся теперь! Небось в воде не смеялась, а вот как крепко за меня уцепилась. А все-таки она молодец-девчонка, не струсила, не разревелась...

Наконец, выбрались мы на берег. Первым, главный виновник нашей аварии, выскочил Чарли. Встряхнулся несколько раз так сильно, что брызги во все стороны полетели, и вот уж он в кустах с лаем гоняется за птичками. А мы пошли к Максиму Андреичу.

Максим Андреич только что проснулся. Спросонок он плохо понял, что говорил ему Тараканщик, потому что начал было со своей любимой поговорки:

— Имеет свою... — но быстро поправился, — неприятность, — и даже глазом на этот раз не подмигнул.

Когда он понял, в чем дело, сказал неторопливо:

— Я вам докладывал: лодка она хорошая, но только требует безопасного обращения.

Вместе с Максимом Андреичем мы пошли выручать лодку и спасать наше имущество, а Марусю оставили у костра сушиться.

В поисках за потонувшими банками мы несколько раз ныряли на дно и шарили там руками между осклизлыми корягами, но достали только две банки и обе пустые.

Так мы и не нашли банки с кладофорой. Тараканщик очень огорчен был.

А водоросль эта, должно быть, и в самом деле редкая — увидеть ее живою мне больше так никогда и не пришлось.

За росянкой

Как-то раз рассматривали мы с Федей старый, сильно потрепанный том журнала «Вокруг света». Попалась нам небольшая статья: «Насекомоядные растения». Прочитали мы ее и заинтересовались.

Оказывается, не одна пузырчатка питается мелкими животными, а есть и среди наземных растений такие, которые ловят насекомых и также питаются ими. Венерина мухоловка, например. У нее листочки, как капканы, — сядет муха или бабочка, а листочек моментально сложится вдвое вдоль своей средней жилки и захлопнет насекомое. Есть другое растение — непент, у него листочки в виде кувшинчиков с крышечкой... И еще несколько таких растений было описано в статье. Только все они не наши, а чужеземные. Впрочем, вскользь было сказано в статье, что и у нас на моховых болотах вместе с клюквой растет небольшое растеньице — росянка, с круглыми листочками, на которых есть какие-то особенные волоски. Этими волосками она тоже может ловить комариков, мошек, мух.

Особенно интересным нам показалось сообщение, что росянку можно взять вместе с дерновинкой мха, на котором она растет, положить на тарелку, и, если поливать ее водой, она будет жить. И при этом ее можно «кормить» крутыми яйцами и кусочками мяса.

— А что, Федя, — сказал я, — давай попробуем эту самую росянку найти. Ведь у нас есть моховые болота?

— Сколько угодно. Да ты, Шурик, знаешь. Помнишь, как в Людец шли и под Гришинскую гору спускались? Мы по ней наискосок шли, а если бы прямо вниз спустились, как раз на моховое болото и угодили бы.

— Пойдем, Федя, на это болото! Пойдем! А? Может быть, и найдем росянку! Ведь как интересно! Пойдем?

— Когда?

— Да хоть сегодня! Сейчас!

— Да ты погляди, ведь дождь сейчас будет!

Это была правда — небо еще с утра хмурилось, а теперь сплошь покрылось тучами.

— Ну, завтра пойдем!

Так и решили — завтра с утра пойдем на моховое болото искать росянку.

Но дождь и на другой день не унимался, а меня нетерпение грызло — так мне хотелось найти и принести домой росянку.

К полудню дождь перестал. А когда пришла мама и сели мы обедать — совсем разъяснело.

За обедом я говорю маме:

— Мамочка, мы с Федей за росянкой сегодня пойдем, на болото.

Мама уж так привыкла к нашим постоянным походам, что хотя и запротестовала было и даже голос повысила и глаза у нее круглыми стали, но скоро сдалась. Сказала только:

— Куда ж вы пойдете на ночь глядя? Ведь уж четвертый час! И что за фантазия — идти сразу же после дождя? Сырость, грязь...

На это я ей возразил так:

— Ведь болото, мамочка, недалеко. Мы дойдем до него, найдем росянку и обратно. А что сыро, так ведь на болоте всегда сыро.

Должно быть, маме эти мои немудреные доводы показались достаточно убедительными, потому что она против обыкновения больше не настаивала. А я еле досидел до конца обеда и бросился к Феде.

Мне показалось, что и Федя немного удивился моему намерению идти сейчас же. Но так как у нас как-то само собой установилось, что запевалой во всех наших похождениях был я, то он и не возражал особенно. И мама его, узнав, что меня отпустили, тоже спорить не стала.

Словом, через четверть часа мы с Федей уже направлялись к перевозу через Сну. С собой мы взяли только сачки и корзинку со стеклянными банками и двумя глубокими тарелками. Вся эта посуда была переложена стареньким теплым платком, чтобы не гремела на ходу и не перебилась. Поесть мы захватили с собой только небольшой ломтик хлеба с солью. Ведь мы были уверены, что засветло еще вернемся домой.

До усадьбы Гришина мы прошли без всяких приключений, но шли медленно — дорога глинистая, после дождя еще не просохла, глина к сапогам липнет, ноги в ней разъезжаются. Вероятно, был уже шестой час, когда мы подошли к спуску под Гришинскую гору. Спустившись, по чуть заметной тропинке мы вошли сначала в густую поросль молодых березок, ольхи, рябины. Свежая листва осыпала нас крупными каплями дождевой воды. Потом прошли неширокую полоску мелкого кустарника-ивняка, и перед нами открылось моховое болото.

Невеселое место! Насколько глаз хватает, все одно и то же — однообразный красновато-желтый моховой ковер, а на нем редко-редко расставлены низкорослые корявые сосенки. Какие они жалкие, худосочные! И не зеленые, а серые, как будто подернуты плесенью. Потом я узнал, что стоят такие сосенки на болоте десятки лет, а большими вырасти никак не могут.

Тропинка указывала нам путь и дальше по болоту, туда, где вдали над чахлым сосняком чуть виднелись веселые ярко-зеленые вершины высокоствольного леса, освещенные вечерним солнцем.