Джеймс Кервуд - Быстрая Молния

Ибо Светлячок вступила в Царство Материнства. И щенки, которых она произвела на свет, были детьми Быстрой Молнии.

Одни лишь легкие ветерки, тихо перешептываясь в верхушках деревьев, воспевают материнство среди зверей в дремучих лесах; только нежно журчащая радость текущей воды в ручейках присоединяется к его торжеству; невидимые хоры земли славят его величие. И этим утром, когда родилось потомство Быстрой Молнии, весь мир, окружавший бурелом, казалось, уже знал о случившемся. Маленький лесной дрозд уже пел свою песенку у входа, приветствуя новую жизнь, да так, что его крохотное горлышко готово было вот-вот лопнуть. Над головой Светлячка, следя за ее завтраком с нависающей ветки, остановилась рыжая белка, чтобы протрещать свои поздравления наступающему дню. Солнце на востоке раскинуло нежные золотые и красные хоругви, и весь мир словно возликовал и возрадовался.

В уютном гнездышке под поваленным ветром мертвыми деревьями сердце Светлячка билось в унисон с ритмом чудесной и незнакомой победной пасни. Она впервые стала матерью. Новое и трепетное чувство материнства заставляло восторженно пульсировать каждую клеточку ее тела. И словно в ответ на этот трепет в душе огромного серого зверя, ставшего счастливым обладателем своей первой семьи, зазвучала странная вибрирующая и торжественная мелодия. Сначала это чувство ошеломило Быструю Молнию, а затем обеспокоило. В течение первого часа после своего удивительного открытия он, не находя себе места, бегал туда и обратно перед буреломом. Снова и снова подбегал он поближе к Светлячку и ощущал запах крохотной пищащей жизни, которую не мог разглядеть; и всякий раз, когда он опять отбегал от бурелома, голова его поднималась выше, шаг убыстрялся и глаза светились ярче. Ибо Быстрая Молния впервые в жизни ощутил себя отцом. А отцовство для него значило намного больше, чем для обычного пса, потому что Природа распорядилась так, что у волка из года в год должна быть всего лишь одна подруга. И для Быстрой Молнии, врожденного приверженца единобрачия, крохотные существа под поваленными бурей деревьями были плоть от плоти и кровь от крови его, и за них он готов был драться, готов был отдать свою жизнь, если понадобится, — так же, как был готов драться и умереть за мать, подарившую им жизнь. В этом смысле — в смысле морали — Быстрая Молния, волк, был намного выше собаки.

Очень скоро Быстрая Молния сообразил, что бурелом, где Светлячок укрывалась вместе со своим новорожденным потомством, является для него единственным священным местом в целом мире, местом, которое не может быть никем и ничем осквернено, местом, которое он обязан защищать. Таков был первый инстинкт, пробудившийся в нем, когда он в шестой раз отошел от уютного гнездышка под поваленными ветром деревьями. Он обошел вокруг всего бурелома, не прячась и не рыская по сторонам, но открыто и вызывающе. Эта огромная куча мертвых веток, листьев и бревен стала внезапно его собственностью, вне зависимости от того, кто или что населяло ее прежде; и он почти жаждал, чтобы кто-нибудь выступил против его владычества, дабы он мог отстоять его перед всеми живыми существами, как король, отстаивающий незыблемость своей монархии. Пожалуй, он вовсе не рассуждал таким образом, но идея была примерно такова, потому что, обходя вокруг бурелома, он готов был чуть ли не лопнуть от переполнявшей его жажды сразиться с любым противником. Но сражаться было не с кем, — разве только втянуть в конфликт болтливую рыжую белку; впрочем, зарычав на нее пару раз, он оставил это пустое занятие. С той первой золотой ночи, когда он давным-давно познакомился с овчаркой, он еще не чувствовал в себе такой неодолимой и непонятной жажды деятельности; наконец энергия эта нашла выход в тщательных поисках дичи в близлежащих кустах. И прежде чем день достиг своего апогея, он принес супруге трех крупных кроликов. Это опять-таки было в нем от волка, и Светлячок, хоть и не стала есть, дважды лизнула его морду своим красным язычком в знак понимания и благодарности. Будучи чистокровной собакой, выросшей и воспитанной не по-волчьи, она тем не менее сумела осознать преданность и галантность волка. И она не скалилась и не рычала на него, как это обычно делает любая собака-мать при вмешательстве посторонней собаки, будь она даже родным отцом ее детей. Всякий раз, когда Быстрая Молния появлялся под поваленными бурей деревьями, она приветствовала его горящими глазами, и ее золотисто-желтое тело дрожало от удовольствия, а в горле всегда звучала приветственная счастливая нотка.

И всякий раз Быстрая Молния все настойчивее пытался разглядеть, что же пряталось там, под буреломом.

Он знал, он слышал слабые нежные голоски, но — из-за полумрака и преграждающего проход тела Светлячка — он ничего не видел. Наконец он осмелился осторожно протиснуться поближе, и когда холодный кончик его носа впервые коснулся одного из крохотных комочков жизни, уютно устроившихся в теплой густой шерсти овчарки, он отпрянул назад, как если бы нос его коснулся раскаленного железа. Затем, в очередном непреодолимом приступе усердия, он выскочил из-под бурелома и охотился до тех пор, пока не убил четвертого кролика, которого добавил к нетронутым предыдущим подношениям в гнезде Светлячка.

Лишь перед вечером Светлячок вышла из-под поваленных бурей деревьев, и то только чтобы напиться из маленького ручейка поблизости. Следующий раз она вышла в сумерки. Всю эту ночь Быстрая Молния не отходил от бурелома. На следующее утро он снова принялся охотиться. Кроликов было такое изобилие, что для него не составляло труда ловить их, и он добавил еще две тушки к трем, уже лежавшим возле гнезда овчарки. Светлячок в этот день съела одного свежего кролика. Один из пяти означает четыре, но даже если бы Быстрая Молния и обладал начальными познаниями в арифметике, они бы не смогли уменьшить его энтузиазм. Снова чаша его счастья была переполнена и переливалась через край, а поскольку Светлячок не могла бегать и резвиться с ним, его энергия должна была искать разрядку. И он находил выход в охоте. Кролики продолжали накапливаться вокруг Светлячка, пока ее блестящие глаза не стали выглядывать из-за них, как из-за баррикады, всякий раз, когда Быстрая Молния входил в укрытие под поваленными бурей деревьями. Разумеется, за этим последовало неизбежное. Неприятный запах начал распространяться вокруг жилища Светлячка. Он становился все сильнее, пока на пятый день после поимки первого кролика Быстрая Молния явился домой с очередным ушастым трофеем в зубах и обнаружил супругу стыдливо занятой домашней уборкой. Одного за другим Светлячок вынесла девять дохлых кроликов и каждого из них закопала, присыпав опавшими листьями и рыхлой землей на расстоянии двадцати или тридцати шагов от бурелома. Затем, в первый раз за все время, она легла возле поваленных ветром деревьев и съела свежего кролика, которого только что принес Быстрая Молния.