Виктор Балашов - Живи, ирбис!

Синий сумрак в углу сгустился как будто еще плотнее, гуще, и все в комнате притихло в жутком настороженном ожидании, только часы на комоде застучали испуганно, внятно.

— Не надо, бабушка, — шепотом взмолился Димушок. — Я не буду больше. Я сейчас засну. Я уже сплю.

Последние слова скрадывает натянутое на голову одеяло.

Теперь бабушка может дремать спокойно: Димушок не рискнет больше выглянуть из своей душной темницы. Отныне повсюду в темноте ему будет мерещиться что-то косматое, темное, с кошачьими глазами. Наутро бабушка уйдет, но таинственный Бабай, вызванный к жизни ее заклинаниями, останется.

…Увидеть его суждено было на следующую же ночь.

Не чьи-то шаги, не голоса, не шорох — Димушка разбудила це-пенящая недобрая тишина, повисшая над кроваткой. Такая мертвая тишина не может предвещать ничего хорошего, если в мире владычествует кромешная тьма.

Распознать его оказалось нетрудно. Черный, расплывчатый, он прицеливался из-под стола своим единственным, загадочно мерцающим глазком. В сущности, только этот хищно нацеленный глазок и был виден отчетливо, но воображение тотчас дорисовало остальное — и звериную морду, и горбатое, неестественно скорчившееся тело, и далее черный хвост, палкой протянувшийся по полу.

Никогда в жизни не чувствовал себя Димушок столь беспомощным и одиноким. Звать на помощь бессмысленно: до родительской спальни далеко, Бабай же — вот он, рядом. Не лучше ль затаиться, не дышать? Ведь, если случаются на свете чудеса, почему бы не быть и такому чуду: Бабай попросту не заметит схоронившегося под одеялом мальчишку?

Что может быть ужасней томительного ожидания беды? Минуты ползут, словно мухи по липкой бумаге, и не знаешь, какая из них окажется последней.

Уснул Димушок лишь перед рассветом, когда серыми квадратами обозначились окна по стенам. А утром — новое испытание. Всегда такая понятливая, внимательная мама на этот раз никак не хотела принимать всерьез открывшийся ребенку жуткий, таинственный, непостижимый мир. Напрасно, запинаясь от волнения, приводил Димушок в доказательство все новые и новые подробности, мама только смеялась над его ночными страхами.

— Выбрось из головы все эти глупости! — приказывала она, осердясь. — Выдумали какого-то Бабая. Чушь! Чтоб я больше не слышала! Тоже мне — мужчина! Трусишка ты, вот кто!

Нет, не всегда можно быть со взрослыми откровенным, не все тайны можно поверять даже маме.

…А каждую ночь вершилось неизбежное: с проклятым постоянством Бабай продолжал навещать Димушка. В нем было ужасно все — и то, что он пока не нападал, а лишь настойчиво выслеживал свою жертву, дожидаясь какого-то заранее предопределенного часа; и то, что он несомненно умел проникать сквозь стены, значит, в роковой час от него не спасет и одеяло; и то, что тело его могло принимать самые причудливые очертания — вытягиваться, как у змеи, растекаться, словно блин на сковородке, сжиматься темным шаром.

Чаще всего Бабай выглядывал из-под стола, но случалось — перевешивался через спинку стула, или распластывался по полу, либо затаивался в щели за комодом. Нередко преследовал он Димушка и во сне, темным грозовым облаком гнался за ним, обдавая спину жарким и влажным дыханием. Наконец, даже днем где-нибудь в темном углу Димушок стал угадывать облик своего вездесущего врага. Не так-то просто было отважиться в поход через неосвещенный сумрачный коридор.

Жизнь становилась тяжелей день от дня. Заброшенные игрушки пылились нетронутые на детском столике, а невыспавшийся за ночь маленький хозяин их частенько засыпал днем, приткнувшись где-то в самой неудобной позе. Он был страшно одинок в своем несчастье, если даже мама не поняла, как ужасна подстерегавшая его каждую ночь опасность…

Однажды в воскресный день Димушок безучастно следил из окна за непоседливыми воробьями, что резвились в ветвях опушенного инеем тополя. Пичужки, греясь, поминутно перепархивали с ветки на ветку, осыпая вниз струйки серебристых игл.

— Похудел ты, Димулька, — вздохнул отец, неожиданно появляясь сбоку. — И вообще не узнать парня. Ну, что ты вздрогнул сейчас так, скажи на милость?

Вместо ответа Димушок закрылся ручонками и заплакал.

— Ну, вот что, брат. — Сильные руки осторожно легли на хрупкие плечики ребенка. — Давай-ка поговорим, как мужчина с мужчиной. Присядем-ка на диван, и выкладывай все начистоту.

Серьезная мужская беседа затянулась надолго. Не смея прерывать ее, мама дважды подогревала на кухне остывший обед. Остаток дня Димушок ходил сосредоточенный, углубленный в себя, как полководец перед решительным сраженьем. А вечером, уложив сына в постель, отец ободряюще подмигнул:

— Помни же: никого не зови. Иди смело. Какой из тебя космонавт, если темноты боишься? Не забывай — мужчина ты. Это очень ответственно и ко многому обязывает.

Димушок ответил жалкой улыбкой.

…Как всегда, Бабай явился глубокой ночью.

Пронзительный взгляд его магического зеленого ока был способен убить всякое мужество. Поэтому, готовясь к страшному поединку, Димушок старательно отворачивал голову, чтобы даже случайно не 156 взглянуть на цитадель противника — под стол. План баталии во всех подробностях был обдуман еще днем. Оставалось действовать.

…Первый вызов врагу — одеяло отброшено к ногам. Это должно означать: «Забрало поднято! Осмелишься — нападай!»

Коварный противник затаился, ничем не выдает своего присутствия. Тогда следует еще один дерзкий выпад — Димушок встает в кроватке во весь рост. Сердце у него провалилось куда-то глубоко-глубоко, перехватило дыхание.

Но враг (о, чудо!) оставил без внимания и этот безумно смелый маневр. Уж не бежал ли он позорно из-под стола?

Теперь только не выпускать из рук инициативы! Димушок решается взглянуть опасности прямо в лицо. Бабай оказался на месте, под столом. Пугающий вечным безмолвием, он чего-то ждал, поблескивая неусыпным глазком.

«Чего же ты ждешь? хочется крикнуть Димушку. — Ты же видишь меня… Ну!»

Кровь оглушительно стучит в висках, когда Димушок заносит ногу над решеткой кроватки.

Вот он уже на полу, босиком, маленький, тонкий, задыхающийся. Он собирается идти один на один против таинственного всесильного Бабая… Но как трудно сделать первый шаг! Как страшно тяжелы ноги! Может быть, все-таки закричать, пока не поздно? Позвать на помощь?

Непонятно, почему медлит косматый Бабай? Неужели он не видит своим мерцающим глазком — во мраке посреди комнаты один-одинешенек стоит безоружный мальчишка?

…По улице промчался запоздалый автомобиль, и привычный бодрый гул его мотора придал Димушку смелости. Он делает первый шаг навстречу врагу. Помедлив, еще один шаг… И еще полшага.