Рудольф Самош - Кантор идет по следу
— Почему же ты мне раньше об этом не сказала?
— Правда, ты ничего не натворил? — снова повторила с тревогой мать.
Сын, ничего не ответив, выскочил во двор.
Янош Мюллер заперся в сарае. Из угла на него уставилась удивленными глазами коза.
— Ну что вытаращила глаза? — спросил он козу.
«Если бы только знать, что нужно было здесь полицейскому».
Мюллер попытался восстановить в памяти события последних дней. На заводе он ничего подозрительного не заметил: никто за ним вроде бы не следил. День как день, ничего особенного. В отделе кадров не удивились тому, что он самовольно бросил работу в Будапеште. Выдали ему новую трудовую книжку — сказал, что старую потерял… Поверили. Как хорошо, что он, переходя через границу, не выбросил тогда свое удостоверение личности. Никто его не выследил. В автобусе он ехал со знакомыми людьми. Каждый шаг у него был заранее продуман. Правда, за три дня у него не раз спрашивали на улице документы, он показывал — и все сходило. Вот уже два дня, как он заметил на улицах патрули, которых раньше не было и в помине. «Быть может, Лакли привел сюда за собой хвост?» — подумал Мюллер и посмотрел на часы — через несколько минут Лакли снова должен выйти в эфир. Обязательно должен.
Мюллер отогнал козу в другой угол и вынул из-под кормушки несколько нейлоновых мешочков, маску с гривой черных волос. Все это он рассовал по карманам. Взяв в руки мешок и серп, он направился в сторону парка.
— Яношка, подожди-ка! — крикнула ему с веранды мать.
— Пойду нарежу козе немного травы, — ответил сын, не желая разговаривать с матерью. — А на обратном пути зайду на завод.
— Тут тебя спрашивают.
— Кто там еще? — Сын проворно повернулся и побежал к веранде.
— Ты чем так расстроен? — спросила мать.
— Ничем я не расстроен!
— Меня так напугал приход полицейского, — тихо сказала мать.
— Забудь про это. — Мюллер попытался улыбнуться, но улыбка вышла жалкая и вымученная. На террасе Мюллера ожидал какой-то чересчур подвижный человек.
— Ты уже здесь? — облегченно вздохнув, спросил Мюллер ожидавшего его мужчину и представил его матери как коллегу по работе.
— Пойдем, поможешь мне немного травы накосить, — предложил Мюллер Лакли (так звали незнакомца).
— Травы и я могу накосить… — предложила свои услуги мать, но сын с гостем уже шли по дорожке к калитке.
Когда они оказались за деревьями, Мюллер со злостью набросился на друга:
— Ты что, с ума сошел?! Я же тебе говорил, чтобы ты меня ждал за ботаническим садом!
— Да, говорил, но мне оттуда пришлось уйти. За мной следил через изгородь какой-то тип. Ребят я отослал на берег реки, а сам пришел сюда. Что теперь будет?
— Что будет? Надо выполнить все, что нам приказано. После этого уедем. Сначала ты, потом я. До начала операции встречаться не будем. А сейчас шагай к остановке, садись на автобус и уезжай…
Мюллер остался очень доволен собственной хитростью, решив, что, если его друзей и схватят, он тем временем будет уже недосягаем для полиции.
Чупати от нечего делать бродил по главной улице города. Остановился перед витриной обувного магазина, тяжело вздохнул и пошел дальше, погруженный в свои мысли. Потом он еще раз вернулся к витрине, и взгляд сержанта почему-то задержался на коричневых ботинках на каучуковой подошве. Он вспомнил, что точно такие ботинки видел в прошлом году в Будапеште. Правда, денег купить их у него и тогда не было: как-никак триста двадцать форинтов. «Как будут деньги, обязательно куплю», — решил Чупати про себя.
Кантору надоело слоняться без цели, и он дернул поводок. Хозяин это понял, и они направились в полицию. Конец недели обещал быть радостным: в субботу праздник — День конституции, пятница — предпраздничный день. Чупати вспомнил, что он уже две недели не был дома и не видел жену и сына.
Перед зданием полиции Чупати неожиданно увидел Шатори.
— Ты здесь? — удивился сержант.
— Да, а ты как здесь оказался?
— Да так, — ответил Чупати.
— А я как раз шел к тебе. Есть у тебя местечко для меня в своей радиомашине? А то мне что-то не хочется спать в казарме.
— Аж целых два. Скажи, а домой мы скоро поедем?
Шатори покачал головой.
— Что-нибудь случилось? — поинтересовался Чупати.
— Ничего особенного, дружище, если не считать того, что из местного музея стащили две картины Боттичелли.
— А где этот музей находится?
— В Эстергоме.
— И поэтому ты здесь? — спросил Чупати, а потом шепотом добавил: — Уж не подозреваете ли здесь кого?
Шатори улыбнулся наивности сержанта.
Они прошли мимо стоявших в ряд машин. Шатори был очень доволен тем, что его включили в оперативную группу, которая занималась расследованием дела о похищении этих картин.
— И вся суматоха из-за каких-то двух картин! — удивился Чупати, выслушав объяснение Шатори.
— Представь себе. Между прочим, каждая из этих картин стоит не меньше миллиона.
— Ух ты черт! — Чупати прищелкнул языком.
Откровенно говоря, Шатори точно и сам не знал, зачем руководитель опергруппы послал его в этот городок. Сказал просто: «Поезжайте, присмотритесь. Вы можете понадобиться в любой день».
— Хочешь, пройдемся вместе до станции и обратно, — предложил офицер.
Чупати ничем не был занят и с радостью согласился:
— До вечера я свободен, только предупрежу радиста, на случай если меня будут искать.
По дороге Шатори рассказал Чупати про свои домашние дела: в этом году сын должен идти в школу, и жена сейчас готовила его к школе.
На вокзале было очень оживленно, поезда прибывали чуть ли не каждые десять минут.
С перрона оба полицейских и с ними Кантор прошли в зал ожидания, где работал единственный при вокзале буфет. В нем было грязно, накурено, всюду валялись пробки от пивных бутылок.
— Выпьем чего-нибудь? — предложил Чупати.
Шатори отказался.
— А я выпью. Жажда мучает. — И сержант пошел к буфетной стойке.
Шатори от нечего делать посмотрел в зал. За годы службы в полиции он научился чуть ли не одним взглядом окидывать все, что умещалось в поле зрения, и сразу же запоминать самое главное. Вот и сейчас его внимание привлекли трое мужчин с одинаковыми черными лакированными чемоданами.
— Ну слава богу, утолил жажду, — сказал подошедший к офицеру Чупати.
— Ну и хорошо. А взгляни-ка вон на тех трех типов, — Офицер глазами показал в зал.
И тут, как ни странно, трое мужчин, словно по команде, встали и пошли к выходу.
— Хлыщи, — насмешливо заметил сержант.
