Они принадлежат всем. Для диких животных места нет - Гржимек Бернгард
В этой дикой, редко посещаемой местности бывают случаи, когда какой-нибудь осиротевший по той или иной причине теленок кафрского буйвола увязывается за машиной или идущим пешком человеком, жалобно мычит и сосет протянутую ему руку. Такие малыши совершенно не боятся человека, а, наоборот, неотвязно следуют за ним повсюду. Люди, любящие животных, уже часто выкармливали найденышей разведенным порошковым молоком или с помощью домашней коровы. Ho, достигнув полуторагодовалого возраста, такие животные, как правило, становятся агрессивными, а со взрослым быком справиться уже совершенно невозможно.
По дороге Маринос то и дело обращал наше внимание на высохшие кости, валявшиеся в траве, а время от времени мы натыкались и на целые черепа. Потом мы заметили двух марабу, сидящих на суку. Они тоже нас заметили и спланировали на более отдаленное дерево, а затем и вовсе улетели, ввинтившись высоко в небо. На некотором отдалении кружили грифы. Мы поехали в их сторону и обнаружили по тяжелому запаху останки мертвого буйвола.
— Чума скота, — пояснил Маринос.
Хотя я и находил это ужасным, но в то же время мне «повезло». Я ведь ветеринар, а это был первый случай чумы у скота, который мне пришлось увидеть собственными глазами. Чума скота для нас — классическая, внушающая священный ужас эпизоотия, признаки которой начинающий европейский или американский ветеринар изучает только по книжкам и картинкам. Это именно из-за нее 200 лет назад в различных местах Европы начали создавать специальные учебные заведения для ветеринаров. Каждый раз, когда в Европе начиналась какая-нибудь заварушка, когда Карл Великий или еще кто-нибудь затевал войну, тут она и появлялась, эта чума. Чингисхан не раз затаскивал ее со своими монголами в Западную Европу, а войска Наполеона, вдоль и поперек маршировавшие по всей Европе, разносили ее еще дальше и шире. В одной только Германии за XVIII столетие погибло 30 миллионов голов скота. Англии благодаря ее островному положению удалось 120 лет продержаться вне опасности, но потом на лондонский рынок из Финляндии на корабле завезли несколько больных коров, и в течение полутора лет на острове пало 500 тысяч голов рогатого скота…
Африка была свободна от этой напасти. Но в 1840 и в 1863 годах дважды затаскивали заразу из Малой Азии в Египет, и во время второй эпизоотии погибло четыре пятых всего скота на берегах Нила. А во время более поздней эпизоотии 1883 года «чумная смерть» перекинулась уже от египетских верблюдов на тщедушных местных коровенок с их горбом между лопатками, как у зебу. Потом и они ей надоели, и пошла эта смерть косить налево и направо обитателей раздольных степей и саванн, благо их тогда еще было такое великое множество, которое нам теперь и представить себе трудно. Первыми стало лихорадить гну, они дрожали, шатались, падали и, мучимые жаждой, бежали к водопоям. А когда пришедшие туда газели, редунки, ситутунги, бушбоки и импалы через воду приходили в соприкосновение со слюной больных гну, болезнь через три-четыре дня начала распространяться и среди этих животных, а еще через несколько дней они были мертвы.
Буйволы, которые обычно не обращают на людей ни малейшего внимания, в горячке заболевания становились агрессивными. Люди, которые, ни о чем не подозревая, шли своей дорогой, внезапно подвергались нападению и вынуждены были спасаться бегством. Что же касается львов, грифов, гиен и гиеновых собак, то у тех наступила райская жизнь: повсюду соблазнительно пахло падалью, и куда только ни глянь, шатаясь, передвигались беспомощные фигуры, догнать которые не составляло никакого труда.
Особенно легко эпизоотия подкашивала таких крупных копытных, как антилопы канны, буйволы, дикие лесные свиньи и жирафы, потому что еще ни один этот вид не успел выработать иммунитета против внезапной напасти. А хищным животным, размножившимся сверх всякой меры от неожиданного изобилия пищи, угрожала еще более страшная судьба, чем копытным: им предстояло медленно умирать голодной смертью после того, как степь совершенно опустеет.
Однако прошло около десяти лет, пока эпизоотия добралась через весь материк до Южной Африки, к берегам Замбези. Задержавшись там на какое-то время, она все же сумела перескочить и ее, а уж перескочив, стала с большой легкостью распространяться по тогдашним Трансваалю, Оранжевой республике и Басутоленду[24]. Правительство Капской провинции распорядилось тогда протянуть двойное заграждение из колючей проволоки, отгородившись таким образом от зараженной местности. Несколько тысяч полицейских было призвано охранять это заграждение, чтобы ни соседние жители, ни их скот не могли проникнуть на территорию страны. Там, где на пастбищах буров или кафров среди скота появлялось что-нибудь подозрительное, все стадо безжалостно истреблялось. Но правительство Капской провинции решило не ограничиваться этими мерами и направило письмо в тогдашнее кайзеровское министерство здравоохранения, в Берлин.
И вот тогда-то исполнилась юношеская мечта одного великого ученого.
Будучи школьником, Роберт Kox мечтал стать знаменитым путешественником и открывателем новых земель. Став студентом и изучая медицину, он думал уже о гораздо более реальных вещах — занять место судового врача и таким образом объехать дальние моря и океаны или хотя бы в качестве штабного врача лечить раненых. Однако его невеста вымолила у него обещание оставаться дома и никуда не уезжать. Так случилось, что талантливый врач и ученый лечил в померанских деревнях скарлатину и корь, помогал появляться на свет деревенским ребятишкам, а дома, в задней комнате, чтобы никому не мешать, при свете керосиновой лампы производил робкие опыты с мышами, зараженными сибирской язвой. Но как раз эти опыты в тиши деревенского дома стали началом его блистательных научных открытий, которые привели его вначале в Бреславль[25], а потом в Берлин. А когда обнаружение возбудителя сибирской язвы и туберкулезной палочки принесло ему мировую известность, новая наука бактериология все-таки привела его в страны мечты его детства: в Египте он обнаружил возбудителя холеры, в Индии — затушил очаги начинавшейся эпидемии чумы, а в 1896 году направился в Южную Африку, чтобы выйти один на один против чумы скота, разливавшейся широким фронтом по всему континенту. Один невзрачного вида человек — против чумы!
В начале декабря 1896 года на одной ферме в Кимберли он основал свою штаб-квартиру. В докладах правительству Капской провинции, опубликованных в тоненькой, пожелтевшей от времени книжечке, лежащей сейчас передо мной на столе, он описывает и одолженный где-то холодильник, и отапливаемый керосином шкаф для размножения культуры бактерий, и канатно-вагонеточную дорогу, ведущую от скотного двора на один из ближайших холмов. Там был вырыт ров глубиной в восемь метров, на краю которого построили сарай, где при хорошем освещении можно было вскрывать павших животных. Их туши затем по распоряжению Коха сбрасывали в ров и сверху присыпали землей и известью.
He прошло и четырех месяцев, как главная проблема была решена. Могущество эпизоотии, тысячелетиями ввергавшей человечество в голод и лишения, было сломлено. Kox начал с того, что перепроверил культуры бактерий, которые правительственный врач доктор Эдингтон считал возбудителями чумы скота. Он прививал их здоровым коровам, и они не заболевали. Но ведь могло статься, что именно эти подопытные животные случайно уже переболели данной болезнью и сделались невосприимчивыми к ее возбудителю. Поэтому доктор Kox спустя восемь дней инъекцировал их кровью от больного чумой скота, и смотрите-ка, какая перемена в их состоянии: через четыре дня подопытных животных стало лихорадить, а еще спустя четыре дня они были мертвы. Следовательно, бактерии доктора Эдингтона наверняка не были возбудителями чумы скота.
Как часто в те времена, да и десятки лет спустя, извлекая из организма заболевших людей и животных какие-нибудь бактерии, окрасив их и рассматривая под микроскопом, считали, что именно они-то и являются возбудителями того или иного заболевания. Но лишь в том случае, если с помощью этих возбудителей удается вызвать у здоровых подопытных животных подобное заболевание, можно считать, что путь к открытию сократился на один шаг.
