Медвежонок родился - Рудо Мориц
— Не давайте ему ничего! — обращаюсь я к людям. — Разве не видите, что написано на табличке? Ведь она же у вас прямо перед глазами!
— А, это они просто так написали, — махнул рукой какой-то мужчина и дал маленькому мальчику (видно, сыну) очередную пачку печенья.
— Просто так ничего не пишется! — протестую я. — Звери из-за этого гибнут.
Кто-то смеётся:
— Сказки!
Тут к ограде пробивается какой-то парень:
— Пропустите, я тоже хочу его угостить!
Он пробился к слону и протянул руку.
Юмбо вытянул хобот, положил угощение в рот, но тут же выплюнул. Этот «шутник» дал ему камешек, а теперь хохочет, за живот хватается. И снова тянет руку:
— Вот тебе, Юмбо, ещё одно угощенье!
Но Юмбо не протягивает к нему хобот. Он медленно поворачивается и степенно шагает к своему жилью в глубине площадки. Входит туда и вскоре возвращается на то же самое место, где только что стоял.
А парень снова протягивает руку:
— Кроме шуток, Юмбо, теперь это лакомство! На, Юмбо!
Юмбо вытягивает хобот — опять камень. Он не стал класть его в рот, а уронил прямо в ров, и тот со стуком покатился по дну. И тут слон вдруг извергнул из хобота поток грязной воды. Прямо на того парня. Досталось, правда, и остальным, столпившимся поблизости, но этому шутнику досталось больше всех. Прямо в лицо. Что называется, прямое попадание.
Взрослые смеялись, дети прыгали от восторга, я тоже не мог удержаться от смеха. Ай да Юмбо! Парень хотел его перехитрить, а он сам его перехитрил. Теперь у этого умника надолго пропадёт охота делать такие пакости.
Юмбо отошёл от ограды, затрубил, метёлкой хвоста отогнал мух. Его маленькие глазки весело блестели. Он явно был доволен собой.
Парень незаметно куда-то испарился, а остальные весело обсуждали необычайное происшествие. Никто больше не предлагал Юмбо орешки или печенье, не говоря уже о камешках.
Я продолжал свою прогулку мимо львов, тигров, волков, леопардов. Этих люди оставляли в покое, потому что боялись их. Я облегчённо вздохнул, увидев, что перед клеткой Монарха тоже ничего плохого не происходило.
На обратном пути я опять повстречал ветеринара. Рассказал ему историю с Юмбо, он рассмеялся и говорит:
— Жаль, что другие звери не могут так защищаться.
— Да, — говорю, — Юмбо — самая лучшая табличка.
— Живая табличка, — кивнул ветеринар. — Уж этот научит людей читать, будьте уверены. — И он добавил: — Я скажу кормильщику, чтобы подбросил ему побольше сена.
Мы распрощались. С той поры я всегда шёл по зоопарку таким путём, чтобы остановиться около старого мудрого Юмбо, поговорить с ним по-дружески.
Грустная Лили
Прогулявшись вдоль клеток и вольер, я заглянул на пару слов к старшему кормильщику. Это человек бывалый, зверей знает как свои пять пальцев, с ним всегда интересно побеседовать.
Поговорили мы с ним о том о сём и о Монархе, который уже вырос в изрядного молодого медведя.
Вдруг вбегает в его маленькую комнатку молодая служительница. С первого взгляда видно, что она очень взволнована.
— Она у меня погибнет, грустная такая, ничего не ест, а только сидит и сидит! — одним духом выпалила девушка в белом халате.
— Кто не ест, а только сидит и сидит? — невозмутимо спрашивает дядя Гайни (в зоопарке все главного кормильщика только так и называли).
— А вы разве не знаете? Обезьянка Лили!
— Ах да, Лили. Действительно, что-то надо с ней делать, — кивнул дядя Гайни.
— Надо, дяденька, и как можно скорее! Она три дня ничего в рот не берёт.
Меня этот разговор заинтересовал, и я вмешался:
— А что с ней? Заболела?
Вместо ответа главный кормильщик поднялся:
— Пойдёмте поглядим на Лили.
По дороге к обезьяннику он рассказал:
— Их было двое, они так чудесно вместе играли. Но Борю кто-то погубил, вы, наверно, знаете. С тех пор как Лили осталась одна, она загрустила. От еды отказывается, играть перестала. Как будто ей жить надоело.
Мы подошли к клетке обезьянки Лили. Я уже немного разбираюсь в обезьянах, вижу, что она из рода небольших обезьянок — капуцинов. Её длинный хвост загнут на конце, и она может висеть на нём, как люстра; на голове у неё чёрная шапочка.
Лили висит на сетке, не шелохнётся, в глазах бесконечная печаль.
— Ты чего такая грустная, Лили? — заговорила с ней служительница.
Обезьянка взглянула на неё, но даже не шевельнулась.
— Если б вы её раньше видели! — говорит девушка. — Бывало, только услышит мой голос — тут же ко мне. Открываю дверцу, а она виснет на мне, обнимает, гладит. А сейчас — вы только посмотрите!
Она отворила дверцу и стала звать, приманивать:
— Иди ко мне, Лили! Ну, поди же!
Обезьянка лишь медленно повернула голову в её сторону.
— Вот видите, — всхлипнула девушка. — Ничего ей не нужно, вот-вот издохнет!
— Ну-ну, не хлюпай носом, — по-отцовски утешает её дядя Гайни. — Этим горю не поможешь!
— Я ведь так её люблю. Были у меня и Боря, и Лили, а скоро никого не будет.
Слушаю я её, слушаю, а сам думаю: славная обезьянка, но ужасно печальная. Печаль обезьянкам не к лицу. Как-то ей нужно помочь.
— А нельзя ли её перевести к другим обезьянам? — спрашиваю.
— Будь она маленькой, она бы ещё могла с кем-нибудь подружиться. Например, с собакой или с кошкой, — объясняет дядя Гайни. — А в этом возрасте ей уже трудно к кому-то привыкнуть. Её не примут к себе ни макаки, ни павианы. Ей бы нужно какую-нибудь забаву, развлечение, которое заинтересовало бы её.
Забаву? Но какую?
И тут мне пришла в голову мысль, но я побоялся, что меня поднимут на смех. И всё же я рискнул:
— А что, если дать ей книжку с картинками?
— Это же не ребёнок, — покачала головой служительница. Но дядя Гайни медленно сказал:
— Попробовать-то можно. Если б на картинках были звери… Если б там обезьянка была.
И я решился:
— Погодите, я сейчас же вернусь!
Я выбежал из ворот зоопарка, сел в машину — и мигом назад.
Дядя Гайни со служительницей ждали перед клеткой. Девушка держала Лили на руках.
— Принесли? — спрашивает старший кормильщик.
— Вот три книжки.
