Гилберт Клинджел - Остров в океане
Подошла середина ноября, а мы еще не были готовы к плаванию.
Но рано или поздно всему приходит конец, и вот наступил день, когда Наш парусник, приведенный в полный порядок, соскользнул со стапелей в тихие воды реки Тред Авон. Мы назвали его «Василиск»,[1] по имени тропической ящерицы из Центральной Америки, которая, как клоп-водомерка, может бегать по поверхности воды. Мы надеялись, что «Василиск» так же, как и его предшественник «Спрей», впишет свое имя в историю мореходства. В этот день в наше чувство гордости не вкрадывалось ни тени сомнения. Солнце ярко светило, все вокруг дышало жизнью. Ласковый ветерок наполнил паруса и погнал парусник по заливу. Мы миновали флотилию лодок, и ловцы устриц приветствовали нас, потому что все на побережье уже знали о нашем предприятии. Казалось, злоключения остались позади. Но так только казалось. Вечером, когда солнце село в оранжево-багровом зареве, спустился густой туман и погрузил нас в белую непроглядную мглу. Снова по заливу разнесся печальный звон судовых колоколов. Прошел день, другой, а туман по-прежнему застилал все вокруг, заглушая даже возню уток, плескавшихся где-то поблизости.
Мы все же пытались продвигаться вперед, ловя вялое дуновение ветра каждым дюймом паруса. Нами овладело уныние; бесконечные отсрочки и задержки нагоняли тоску.
Минула ночь, другая, туман все не рассеивался. Однажды мы прошли мимо большого судна. Сначала донесся звон склянок, затем оно и само возникло из тумана и через мгновение снова растворилось в нем. С далекого берега прилетела полосатая сова,[2] она села на верхушку мачты и поужинала зуйком-кильдиром.[3] Все вокруг нас словно оцепенело, и только прозрачная медуза толчками проплыла около самого борта. Когда же наконец рассеется туман?..
Когда он рассеялся, перед нами открылся безбрежный сверкающий океан, и мы почувствовали, как мягко качают судно длинные валы, бегущие из открытого моря через проход между двумя мысами, на которых виднелись маяки-близнецы.
Когда мы достигли Хэмптона (в штате Виргиния), расположенного на побережье океана, нас буквально затопил поток писем от людей, желавших принять участие в нашей экспедиции.
Слухи о ней дошли до прессы, и пока мы пробивались сквозь ноябрьский туман, газеты разнесли весть по всей стране. Отовсюду — из маленьких портов на атлантическом побережье, с голубых Аппалачей, из прерий Среднего Запада — приходили письма, напечатанные на машинке, неразборчиво нацарапанные, написанные каллиграфическим почерком, — все просили об одном: возьмите нас с собой! Возьмите нас собой! Мы согласны работать задаром, драить палубу, делать все что угодно — только возьмите. Так велики чары далеких островов, морских странствий, белых парусов! Некоторые из этих писем были весьма красноречивы, так хотелось людям уплыть.
Разумеется, мы ничем не могли помочь этим людям. Чтобы взять хотя бы часть их, понадобился бы целый пароход. Но мы сочувствовали им — тем, кому не суждено вырваться из рутины повседневных забот.
Теперь, когда мы стояли у выхода в океан, нам особенно не терпелось отправиться в путь. Ведь чем позже мы тронемся, тем больше вероятность того, что нам придется плыть при плохой погоде. Что нас ждет впереди?
Мы, два горожанина, выходим в открытый океан на небольшом паруснике. Для начала нам надо покрыть минимум восемьсот миль без захода в порт. Конечно, это не бог весть какой подвиг. Капитан Слокам на таком же судне в одиночку обошел вокруг света. Но Слокам был моряком с многолетним опытом, а мы — любители в полном смысле этого слова.
Правда, мне и раньше приходилось плавать в море, но отнюдь не в качестве моряка. Колман же и в глаза не видал океана. Кроме того, нам предстояла немалая научная работа. Чтобы обследовать все намеченные по программе острова, нужно было проделать путь в десять тысяч миль. А карты этих мест не слишком подробны. Дело осложнялось еще и тем, что приближалась зима. По утрам палуба покрывалась наледью, становилась скользкой. Мы с нетерпением следили за сообщениями о погоде — нам было нужно ясное небо и северо-западный ветер. Наконец пришел прогноз — ветер умеренный, ясно.
Глава II
В МОРЕ
Мы живем в кирпичных ущельях больших городов или на тихих лужайках ферм и, усыпленные размеренностью нашего существования, забываем о том, что существует море, что в двух шагах от нашего Манхаттана, Филадельфии или Бостона раскинулись бескрайние просторы вод, бурные, безлюдные, необъятные равнины. В своем самодовольстве мы забываем, что именно море — самая существенная часть Земли, что оно оставалось неизменным на протяжении многих тысячелетий, меж тем как континенты появлялись и исчезали, поднимались из моря и снова тонули в нем.
Море — последний рубеж дикой природы. Здесь в беспрерывной смене настроений она выступает перед нами во всей широте своих страстей. Никакая солнечная лужайка с ее цветочками и порхающими мотыльками не может выглядеть более мирно, чем спокойное море. И ничто на земле не сравнится по своей энергии и мощи с морем в период пассатов. Темно-синие валы тяжело бегут по нему, на их вершинах пляшут и пенятся белые барашки.
А когда природа, словно задумавшись, посылает на море туман и тучи, краски сгущаются и безбрежная равнина вод дышит печалью и унынием. Море может быть и свирепым, и тогда со всех четырех сторон света с ревом несется ураган, напоминая человеку, что место его — на суше. Разбушевавшийся океан — на Земле нет зрелища более величественного, более захватывающего: волны, как горы, громоздятся одна на другую, вода кипит и кружится пенистыми водоворотами. Только тот, кому довелось пережить большой шторм и принять вызов океана, — только тот может понять, что все это значит.
Мы забыли обо всем этом. Но стоило нам отойти от берега — и то, что дремало в нас, проснулось и овладело всем нашим существом. В бледной дымке зари мы подняли паруса, и мягкий ветерок, наполнив их, вынес нас на своих крыльях из Хэмптон Роде. Утро было холодное и тихое, слышался только слабый плеск волн о корпус. Около Норфолка сквозь дымку мы различили словно застывшие очертания четырехмачтовой шхуны «Пернел Т. Уайт».
Ее паруса поднялись один за другим и туго натянулись под ветром. Она была прекрасна — с парусами, розовыми в лучах только что взошедшего солнца, и белым корпусом, отражающимся в зеленой воде. Кто бы мог подумать, что всего через восемь дней она превратится в беспомощную развалину, а спустя еще три года, заново отремонтированная, погибнет вместе со своим капитаном и всей командой у мыса Каролина.
