Иван Басаргин - Чёрный Дьявол
Баулин мысленно представил свои владения, которые растянулись на тысячи километров к северу. Как за эти семь лет изменилась тайга, сколько выросло новых посёлков, а для каждого из них нужно его неусыпное око. Шел тысяча девятьсот тринадцатый год. Народ ехал и ехал в глушь таежную. Один за другим вырастали поселки, по речке Топаузе — Крещатик, Брусилово, Импань… На Голубой реке участник русско-японской войны георгиевский кавалер Пополитов обосновал деревню Кавалерово. За Кенцухинским перевалом ширился рабочий поселок Тетюхе. Там заправлял голландский купец Бринер — добывал серебряно-свинцовую руду, выплавлял серебро и вывозил за границу.
На рудниках вспыхивали бунты, которые тоже должен был подавлять Баулин.
— И ведь едут-то все больше те, кто бунтовал в России. А, черт, попробуй справься со всем этим народом. Начальству хорошо, а Баулин за все отдувайся. А платят — что и на жратву мало. Как тут не разрешить тому же японцу ловить рыбу в устье? А, наплевать на все!
И Баулин на многое смотрел сквозь пальцы. А край грабился, по тайге бродили искатели золота, руд, которые столбили свои участки, чтобы потом выгодно их продать; зверя били без всяких запретов круглый год, горела тайга. Десятки тысяч бродячих людей наводняли ее. За границу уходило золото, панты, корень женьшень, пушнина…
— Поеду к вдове Безродного. Эта вдовушка озолотит меня, и не надо будет думать о хлебе насущном. Могу и в отставку подать, сам купцом заделаюсь, — решил Баулин и приказал вестовому седлать коня, поднимать по тревоге казаков.
Груня спокойно приняла Баулина. Стоя у стола, не приглашая сесть Баулина, выслушала его.
— Все обыскали, но труп Степана не нашли, — сказал Баулин. — Убит он, это точно. — Усмехнулся: — Хоть бы сесть пригласила.
— Садись. За весть спасибо, давно ждала.
— Так вот, Груня, человек я холостой, выходи за меня замуж. Как-никак пристав, — без обиняков предложил Баулин.
— От одного злодея избавилась, а теперь ты?
— Это я-то злодей?
— Да, господин Баулин, вы одного поля ягода со Степаном. Ведь я все знаю. Иди в другом месте поищи бабу.
Баулин вспыхнул. Вскочил, грохнул своей шашкой об пол:
— Меня гнать! Ну, я это тебе припомню!
Пулей вылетел из дому, вскочил на коня и с казаками ускакал в сторону Кавалерова.
Груня устало вздохнула. Сватовство ей уже надоело. Приходили к ней вдовые мужики, парни. И Груня с горькой усмешкой говорила им:
— Не ходите вы ко мне, люди, за ради бога. Ни за кого я замуж не пойду, а если уж пойду, то за любимого.
Но любимый не шел к ней. Как-то на улице встретила Федьку, остановила его, спросила:
— Чего не заходишь?
— Да недосуг, — ответил Федька и отвел глаза в сторону от запавших глаз Груни.
— Приезжал Баулин, заверил, что моего в тайге кто-то хлопнул. Хлопнули — это точно, вот уже и весна на носу, а его все нет.
— А ты знаешь, у меня есть думка, что Степана придушил Черный Дьявол. Я ведь его след видел. А Безродный, потом мне говорили мужики, пошел по моим следам. Хотели они упредить меня, но не смогли — мы с тазами зашли в такую глушь, что отыскать нас было трудно.
— Может быть, и так, Безродный боялся Шарика… Теперь я свободна.
— Ну и что?
— Измаялась я. Люблю я тебя, Федя.
— Любишь? — удивился Федор. — М-да. Но, чую, невеста не по моим зубам. А потом, как же это, ведь ты была женой убийцы? Нет, не смогу я жить с тобой.
— Но ведь я помню твои слова, когда ты кормил Шарика, ты так много хорошего тогда говорил…
— Ты все слышала?
— Да. И слезы твои у речки.
— Эх, Груня, любил я тебя, может, и сейчас люблю, — погрустнел Федька. — А что скажут люди? На дармовщину, скажут, позарился? Ведь все, что есть у тебя, нажито с крови людской.
— Тебя богатство беспокоит? Так я раздам его людям, приду к тебе нищенкой. Возьмешь после этого? Начнем жить с мотыги.
— Начать жизнь с мотыги… Это хорошо ты сказала. Но не в том дело, Груняша. Не в том. Просто мне надо душой переболеть. А так, сразу… Нет, не могу. Не судьба, видно, нам жить вместе.
— Ну и на том спасибо, что правду сказал. Прощай. Может, когда и встретимся… Только, пожалуй, теперь я свое добро не раздам нищим, а найду таких людей, которые его пустят на доброе дело.
Про отказ Федора жениться на Груне узнала деревня. Иные пожимали плечами, другие откровенно крутили выразительно пальцами у виска: мол, того, чокнулся, пропал мужик. И невдомек людям, что для Федора сытость, деньги — не все. Ему нужно счастье — тихое, доброе и лучше всего незаметное.
Груня распродавала свое хозяйство. Лавку и дом купил тороватый купчишка из Владивостока. Около двух тысяч рублей пожертвовала она на школу, простила всем долги. Оседлала своего любимого Воронка, вскочила в седло, огрела коня плетью, гикнула и понеслась неведомо куда, только и успела крикнуть:
— Прощайте, люди! Лихом не поминайте! Унесла свою душу, душу непонятную, неизведанную, бабью душу-загадку.
Часть пятая
ПРОЩАЙ, ЧЁРНЫЙ ДЬЯВОЛ!
1
Настало лето. Жаркое солнце плыло над утомленной землей, над голубыми горами. Текли реки, бежали по небу тучки. Ползли слухи о войне, вместе с тучами, вместе с этой жарой. Будь жив Калина Кузин, он не преминул бы сказать, что война идет из-за бунтовщиков. Но нет его давно. Так и не нашли его кости. Но кости того, кто убил Калину, нашел Федор, сын Калины. Нашел и предал земле.
По весне Федор женился. Жену привел в дом тихую и добрую. Дарьюшка плавно ходила по избе, ловко и как-то неприметно все делала, улыбалась счастливой улыбкой.
О Черном Дьяволе забыли. Он не появился зимой, весной. Все считали, что пес пропал.
Наступил жаркий июль. Козин собрался на пантовку. К этому времени панты изюбров, оленей идут первым сортом и весом уже ладно вытягивают. Федор зажил уже неплохо. Зимой хорошо промыслил пушнину. Теперь думал подзаработать на пантовке. В богачи не рвался, как Розов, который стал настоящим богачом.
Федор закинул винтовку и котомку за плечи и ушел на свои солонцы. Это были природные солонцы. Федор еще подсаливал их.
Солнце катилось к закату. Козин спешил, чтобы засветло попасть на солонцы, приготовить дров, поправить свой балаган. Может дождь пойти — все не без крыши над головой. Версты две осталось пройти — балаган же стоял в версте от солонцов, чтобы не отпугивать дымом зверей. Мимо пролетали рябчики, пробегали белки с облезлыми хвостами, тренькали птички, но неохотно. И в эту мирную тишину вдруг ворвался зловещий вой. Для лета — дело необычное. Волки летом редко воют.
