Валентин Иванов - Желтый металл. Девять этюдов
— Но мы скажем… — мальчик сбился. — Мы что-нибудь придумаем.
— Я не хочу, чтобы ты учился лгать.
Нелли оберегала Серго. Она-то сама умела лгать.
— Но мы все равно… — начал Серго.
— Скрывать, это не лгать, — перебила Нелли. — Когда человек просто молчит, он не лжет. Ты это понимаешь?
Девочка защищала свое маленькое, зыбкое, настоящее счастье.
— Иди обедай, я тебя подожду, — продолжала Нелли.
— Ты не торопишься?
— Нет. Я пойду домой поздно. Отец приехал. Они будут пить. Я вернусь так, чтобы оба уже спали. Беги. Потом я где-нибудь поем.
— Я угощу тебя.
— Нет. У меня сегодня есть деньги.
Мальчик оделся.
— Я скоро, Нель!
Он побежал широкими, упругими прыжками. Сильный, очень сильный мальчик. Скорее бы шло время! В будущем году Нелли кончит семилетку и пойдет работать. И уйдет от «них». Серго любит. Они будут любить друг друга сильно-сильно! Нежно, не так, как «те». «Те» — противно. Гадость, они грязные, мерзкие! Она и Серго будут рядом, только рядом. Только!..
Девочка, которая знала слишком много о жизни, прилепила к носу кусочек бумаги, — при Серго она не хотела безобразить себя, — и повернулась грудью к солнцу. Сейчас костюм окончательно высохнет, тогда можно надеть платье. Это «она» может переодеваться на пляже бесстыдно при всех.
Нелли не помнила, с какого времени она перестала думать об Антонине Филатовне Окуневой как о матери. Но так было уже в прошлом году, когда она первый раз встретилась с Серго.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
— Батька крепко поругался с Ганей, — рассказывала Антонина мужу. — Даже грозился на него написать по старому сендунскому делу. Я их насилу-то развела. Грызлись, как псы.
— Так, так… — Александр Окунев снял пиджак и сорочку. Его загорелая шея казалась приставленной к чужому белому телу. Он передернул плечами — надоедали мухи — и распорядился:
— Прикрой ставни, Тоня, — а сам подошел к умывальнику.
Умывшись, Александр сел на диван.
— Ну, продолжай. Куда ж они спустили металл? Ведь ты говоришь, что с Ганькой у Филата Захаровича дела расстроились? Так я тебя понял?
— Куда спустили?.. — раздумчиво переспросила Антонина, усевшись на диван и прижимаясь к мужу плотным, горячим телом.
— Постой, еще намилуемся, — сказал Александр. — Жарко, сядь свободнее, от тебя пышет, как от печки.
— Соскучилась, — возразила Антонина.
— Потерпи. Не на час я приехал. Так говори, куда они девали металл-то?
У Антонины Окуневой не было определенного обдуманного плана. Создать такой план ей было не по плечу. Оттягивая, стараясь отвлечь мужа, она инстинктивно верила, что вот-вот ее осенит. Но муж Антонины не был Леоном Томбадзе. Для Александра Окунева жена значила меньше, чем первая встречная женщина, и игра на чувственности с ним не получалась.
А вдруг все же получится?.. Нет.
— Я думаю… — тянула Антонина, не зная, что придумать.
— Ты это кинь дурочку строить, — строго сказал Александр. — Не поверю, ни-ни! Чтоб ты да не знала, как они устроились. Ну, уж что другое. Не такая ты баба, чтоб они, у тебя живя, да тебя же и провели! — Не желая того, он польстил жене.
— Что Петя сговорился с Ганей, про это я знаю.
— Во-от. А говоришь, не знаешь ничего.
— Я не говорила, что ничего-то и не знаю. После ссоры на следующий день Ганя приходил, ему Петя Грозов металл сдал. И Ганька мне хвастал, что ему Грозов отдал все до порошинки.
— Так чего же ты мнешь-мямлишь? Эх, ты!.. — выбранился Александр. — И чего тебе думать, коль Ганька сам выболтался, голова ты огородная?!
— Ты постой собачиться, — ответила Антонина, которая постепенно находила нужную дорожку. — Ганька мне сказал, что Петя Грозов ему отдал всего-навсего триста граммов.
— Эге! Маловато…
— То-то и оно-то! Вот будто бы здешние грозовские дела ясны, как стеклышко. А кому батька металл сплавил?
— А он ходил куда?
— Только с Петром.
— Да, задача!.. — длинно протянул Окунев. — Конечно, он назад золотишко свое не потащил. На твоего батьку нам плевать с высокой сосны. Я другого боюсь…
— Чего?
— А не спустил ли старый сыч с жадности свой металл кому попадя? А ведь следок-то остался к нам. А? Понятно?..
В этой стадии беседы с мужем Антонина понимала, что и на этот раз кривая ее вывезла. Теперь только продолжать толкать мужа по дорожке.
— Понятно-то, понятно, — отвечала Антонина, — а вот что непонятно. Нет тут у батьки, кроме Гани, души знакомой. Не по базару же он ходил со своим металлом? Настолько-то у него соображения хватит.
— Тоже правильно, — согласился Александр, — Филат Захарович зря не плюнут, а либо на стол, либо в чашку, — иронически добавил он. — Да-а… Однакож, разобраться в их игре следует.
Окунев призадумался. Он сидел в одних брюках, опираясь локтем правой руки в колено и поддерживая подбородок ладонью. Мыслитель, да и только!
— Хм… А ведь ларчик-то открывается просто, — произнес он после длительного молчания, настолько длительного, что Антонине от скуки захотелось спать: расплата за несвойственные ей умственные усилия.
— Чего мозги крутить! — продолжал Александр. — Кроме Гавриила, у отца твоего тут знакомых нет. И назад он свой металл не повез. На приисках хоть одна собака и догнала золото до одиннадцати рублей, но больше чем по одиннадцати там цены нет, и батька это знает. Поэтому Филат Захарыч изволили свое земляное маслице одним весом вместе с грозовским спустить Гавриилу. С Петром он сговорился, металл пошел как грозовокий, кланяться вновь Гане не пришлось, гордыня с ним осталась, для него цена по двадцатке хороша. Поняла теперь?
— Полно тебе! — усомнилась для вида Антонина. Она хотела, возражая, еще больше укрепить мужа в его соображениях. — Больно у тебя получается просто. Я же тебе толковала: Ганя мне сам говорил за триста граммов. Неужто у них на двоих-то только всего и нашлось?
— Эх, Тоня, хоть у тебя котелок и варит, а однакоже по-бабьи! — уверенно и снисходительно объяснял Александр Окунев, довольный решением трудной задачи. — Просто! И не просто, а так точно все было. Ганя взял все, а перед тобой прибеднялся на триста граммов. Такое у него было условие с Петром. А сказать тебе, что металла совсем не было, ты бы не поверила. Вот они тебе очки и втерли.
— Так, видно, и было, — решила соглашаться Антонина. — Я не додумалась. Пало бы на мысль, я бы у Дуси выпытала.
— И нечего было пытать. Как я сказал, так и есть, — возразил муж. — Дуся же могла не знать. Не такие это дела, и Петр Грозов мужик крепкий.
Про себя Антонина думала: «Это еще бабушка надвое сказала, у кого бабий ум, милый ты мой муженек! Как-то ты с Ганькой-уродом сговоришься?»
