Гилберт Клинджел - Остров в океане
Следующие милю или две я шел не торопясь, в надежде снова набрести на поросят. Я был так поглощен поисками следов, что смотрел только себе под ноги и потому не заметил, как очутился невдалеке от остова большой шхуны, который высоко вздымался над берегом. Опознать его ничего не стоило: четырехмачтовое судно, о котором нам рассказывал Ричардсон во время обеда в первый день нашего пребывания в Метьютауне. Когда-то это был великолепный парусник. На нем еще сохранились две мачты, и остатки такелажа валялись кучами по палубе и свисали с боков корпуса. Шхуна под прямым углом налетела на отвесную каменную стену, и носовая часть от удара так поднялась над водой, что бушприт почти перпендикулярно встал к небу вместе со спутанными снастями. В корпусе зияли десятки пробоин, и вода, пенясь, втекала и вытекала через них.
Я попытался взобраться на палубу, но из этого ничего не вышло: бока шхуны оказались слишком крутыми, а несколько канатов, свисавших с поручней, до того перегнили, что лопнули, как только я за них уцепился. На много метров вокруг были разбросаны бимсы и доски. Деревянные части выцвели от солнца и соленой воды, приобретя серебристо-белый оттенок. Есть что-то невыразимо печальное в зрелище прекрасного корабля, потерпевшего крушение.
Остов шхуны напомнил мне о цели моего собственного путешествия, о том, что мне еще надо идти и идти. Солнце снова стало припекать, ветер в долине задувал вовсю. Фляга с пресной водой уже почти опустела, а мне еще предстояло пересечь таинственную долину Вавилон. Нигде вокруг я не мог обнаружить ничего, хотя бы отдаленно напоминающего впадину с пресной водой. За песчаной долиной, по которой я шел, начинались нескончаемые известняки, которые тянулись к центру острова. «Где-то в глубине его должна быть вода, — подумал я. — Иначе здесь не водились бы свиньи».
Перспектива пить вместе со свиньями из одного корыта не очень-то улыбалась мне, но на худой конец воду можно было вскипятить. Запрятав свою поклажу в расщелину между камнями, я отправился на поиски воды, захватив с собой только флягу, ружье и горсточку мелкой дроби на случай, если попадутся интересные ящерицы.
Полоса растительности оказалась почти непроходимой. Ящериц было мало, птиц еще меньше, зато здесь были большие рощи кактусов, целые акры серого известняка, каменные плиты, отличавшиеся еще большей музыкальностью, чем те, на которые я наткнулся в начале пути, и неисчислимое количество острых, как иглы, колючек. Во все стороны разбегались борозды протоптанных свиньями тропок. Я ползком обследовал несколько из них, выбрав наиболее проторенные, но они не вывели меня к воде. Растения устраивались здесь в расщелинах и впадинах в камне.
Я выгреб грязь из десятка впадин, но почва в них оказалась совершенно сухой по всей глубине: дождь не шел уже несколько месяцев. Все же мне удалось обнаружить одну ямку с несколькими каплями воды на самом дне, но она была слишком узка для моей руки, и извлечь воду оказалось невозможным. К тому же и эта вода, вероятно, была соленой.
Потратив напрасно час, я прекратил поиски и вернулся на берег к своим пожиткам. Я мог еще некоторое время обойтись без воды, во всяком случае до тех пор, пока не доберусь до хижин на берегу лагуны. Тем временем, возможно, изменится и характер местности. Признаков этого пока не было видно, но такая возможность не исключалась.
Заросли колючего кустарника становились все гуще. Сплетения сухих колючих веток окаймляли песчаную долину на всем ее протяжении, так что путь в сторону от нее был начисто отрезан. Между тем гряда утесов, проходившая на некотором расстоянии от берега, становилась все круче и наконец превратилась в сводчатую, вогнутую стену, которая тянулась вдаль на целые мили.
Своеобразное строение этой гряды возбудило мое любопытство. С одной стороны, она мне что-то смутно напомнила, с другой — она чем-то отличалась от всех гряд, которые мне случалось видеть. Я долго напрягал свою память, пока меня не осенило: эта стена — точная копия того берегового утеса, что возвышался над моим плавательным бассейном в Метьютауне, Удивительное ее строение объяснялось длительным действием прибоя, выдолбившего каменную породу; все признаки этого были налицо. А камень оказался тверд как кремень.
Дальнейшее подтверждение правильности моей догадки дала сама каменная стена. Остатки представителей морской фауны зацементировались в скалистую породу у самой подошвы гряды; они подверглись затвердеванию в результате химических процессов, вызванных распадом извести. Я обнаружил там обломки раковин улиток букцинум, выцветших до белизны мела: осколки раковин другого брюхоногого моллюска; куски старого коралла, выбеленные солнцем; осколки изогнутых бронированных плиток хитона; фрагменты мидий; остатки морских ежей и полустертые спиральные раковины различных брюхоногих моллюсков.
Итак, это действительно древняя прибрежная скала, у которой некогда бушевал и пенился прибой. Я взглянул на нынешнюю береговую полосу — она проходила на четырнадцать футов ниже и приблизительно на четыреста футов дальше прежней. В какую-то эпоху, с геологической точки зрения не очень отдаленную, остров Инагуа футов на двенадцать глубже уходил в воду. Часть того, что сейчас является сушей, представляло тогда мелководную лагуну, по которой гуляли волны. Принято считать, что Багамские острова находятся в стадии геологического затопления — они медленно погружаются в океан, из которого некогда поднялись. Однако есть много доказательств частичного подъема суши. Мать-земля иногда глубоко вздыхает; внезапный толчок, вероятно, когда-то приподнял засыпанную песком гранитную платформу, на которой стоит Инагуа. Старый берег очутился на высоте, недосягаемой для океанских волн, а из гряды утесов, еще недавно находившихся под водой, образовалась новая прибрежная полоса.
Геологическая история Багамских островов весьма сложна. За многие столетия они отделились от суши океанскими безднами, то поднимаясь, то опускаясь в глубины. Отдельные острова и даже целые архипелаги появлялись и исчезали, соединялись и разъединялись. Волны строили и снова растаскивали их на части, рассеивая песок по дну океана. Никогда, ни в один геологический период, даже в эпоху оледенения, когда уровень морей понизился на триста или четыреста футов, Багамские острова не соединялись и не имели связи ни с одним континентом. Большинство свидетельств этой борьбы океана с сушей уже уничтожено ветром и приливами, навсегда исчезло в океанских безднах. Но на каменной гряде, возвышавшейся среди равнины, запечатлелась последняя страница этой истории. Инагуа — сравнительно молодой остров; скудная почва большой внутренней равнины, покрытой лишь тонким слоем разложившихся раковин моллюска церитеума и травой, дает добавочное подтверждение тому, о чем свидетельствует каменная гряда. Так что когда я, фигурально выражаясь, отнес появление травы на острове к третьему дню творения, я был ближе к истине, чем сам об этом подозревал.
