Марк Ефетов - Звери на улице
— Ты что ж, так и не был сегодня в зоопарке? Не догнал нас на улице?
— Догнал.
Мишку видел?
— Видел. Медведя.
— Да, брат, это уже не медвежонок.
Больше Егор Исаевич на эту тему не говорил и к Славе не приставал, как приставали с вопросами туристы…
Поезд отходил вечером. Все туристы уже разместились в вагоне, а Яков Павлович и Слава стояли в толпе провожающих. Собственно, эти люди пришли провожать не Славу, а Федотова, но Слава был здесь вместе с ним.
Были те последние вокзальные минуты, когда вот-вот звякнут связки вагонов, поезд тронется и поплывёт вдоль платформы, провожающие и отъезжающие в это время торопливо досказывают друг другу то, что не успели сказать, или молчат, потому что всё уже сказано, а надо дотянуть ещё какое-то время.
— Вы долго ещё будете здесь? — спросил Федотов Егора Исаевича.
— Дня два-три — не больше, — сказал Дидусенко. — Сегодня должен приехать из Бухенвальда мой сын. Два дня мы пробудем с ним вместе, и я уеду.
Слава посмотрел на Якова Павловича так, как смотрят, когда хотят получить ответ на вопрос. Снова сын Егора Исаевича. Но ведь он сам говорил, что у него был только один сын и его убили немцы здесь, в Берлине, что он похоронен здесь же…
Эти мысли, должно быть, одновременно появились у Славы и у Федотова, но Слава промолчал, а Яков Павлович переспросил Егора Исаевича:
— Из Бухенвальда?
— Да, он живёт и работает там в музее. Он — комсомольский секретарь…
— Его зовут Отто?! — спросил Федотов, но спросил как-то утвердительно.
— Да, — сказал Дидусенко. — Вы познакомились с ним, вы всё знаете?..
Теперь Слава стал всё понимать. Будто клубок распутался.
— Мы вчера говорили с ним, — сказал Яков Павлович. — Но он сказал, что его спаситель не русский. Я тогда не подумал, что вы…
— Украинец… Надо прощаться… Мы ещё увидимся в Москве. Вот он бежит, Отто.
Федотов уже вскочил на подножку вагона и втащил за собой Славу. У двух окон стояли Ася Сергеевна и тётя Сима. Увидев их, Слава подумал о том, что в поездке с некоторых пор он никогда не видел их вместе.
Теперь Дидусенко и Отто шли торопливо рядом с вагоном. Они шли в обнимку, как маленькие.
— Приезжайте! — кричал Слава, стараясь перекрыть своим голосом шум движущегося поезда. — Приезжайте в Москву!
— Приедем! — кричал в ответ Дидусенко, показывая на Отто. — Ты, Слава, не огорчайся, я привезу тебе другого медвежонка — маленького.
Поезд быстро набирал ход, а Федотов и Слава всё смотрели назад — туда, где стояли обнявшись высокий худой Отто и широкоплечий бородач Дидусенко…
А медвежонок? Выполнил ли своё обещание привезти медвежонка Егор Исаевич?
Хотел выполнить, но Слава помешал. Дидусенко пришёл в первый раз к Славе как бы на разведку. Ну что, правда, сразу притаскивать медвежонка? А вдруг мать Славы запротестует? Хотя Егор Исаевич знал, что Слава — один мужчина в доме. Но пятый и даже шестой класс — это ещё не хозяин.
Однако дело оказалось не в Славиной маме. Дидусенко только позвонил у двери, как раздался заливистый лай Шустрика и громкий мальчишеский голос: «Полундра!» Это бежал со всех ног открывать дверь приятель Славы — Глебка. Он так стремительно мчался к двери, что споткнулся о Шустрика, сам чуть было не упал на собаку, чуть не ушиб. Но всё обошлось. Шустрик, хотя ему и досталось слегка от Глебкиной ноги, только разок взвизгнул от боли, но тут же завизжал от радости. Да, он любил, когда приходили гости, и непонятно, как разгадывал, с добром ли появлялся человек или со злобой — сосед с претензией, что мальчики шумят, дворник ли с выговором за то, что снова на балконе беспорядок. Таких крикунов Шустрик всегда прогонял лаем. Он любил и желал одного: чтобы в доме была дружба и согласие. Когда Слава и Глебка играючи носились по комнатам, пёс всегда бегал за ними. А не любил Шустрик, чтобы Слава, уходя, оставлял его дома одного. Завидев, что Слава куда-то собирается, Шустрик затаскивал его ботинки под кровать и к тому же рычал: «Не подпущу к ботинкам». Когда же Слава приходил домой огорчённый и расстроенный (мало ли какие неприятности могут быть в школе), Шустрик особенно нежно к нему ласкался, визжал, прыгал, тёрся о Славины ботинки. Он повизгивал и, казалось, говорил всё самое тёплое и дружественное, не умолкая и не успокаиваясь до тех пор, пока Слава не успокаивался. Он даже понимал Славу, когда тот ему говорил: «Ну хорошо, Шустрик, всё хорошо. Не скули. Я ничем не расстроен…»
Дверь открылась, и Шустрик тявкнул на Дидусенко, а потом замолчал и даже чуть-чуть помахал хвостиком.
Умные собаки всегда ведь чувствуют хорошего человека и тянутся к нему.
— Твой? — спросил Славу Дидусенко, нагнувшись и поглаживая пса. — Хорош… Сейчас мы с тобой побеседуем. Дай войти, друг.
— Мой, — сказал Слава. — Знаете, он настоящий друг. Он так встретил меня, так встретил… Шустренька, ну иди. Вот так. Видите, сразу признал. Он, знаете, не даёт нам с Глебкой даже в шутку драться — такой лай поднимает, просто жуть. И вообще Шустрик такой, такой…
— Понимаю, — сказал Егор Исаевич, — такая собака хозяина в обиду не даст.
— Не даст, — как эхо, повторил Слава. Он ещё хотел рассказать Егору Исаевичу, как Шустрик охраняет его от хулиганистых мальчишек. Когда Слава выходит в переулок с Шустриком, ни один из этих огольцов близко не подойдёт: боятся. Но Слава не стал рассказывать о Шустрике, посчитав, что это будет хвастовством, и, кроме того, Дидусенко — гость, и нечего ему навязывать рассказы о своей собаке.
Пёс стоял между Егором Исаевичем и Славой, хвост Шустрика вертелся с быстротой наивысшей радости. Но этого было мало. Пёс, приседая, взвизгивал и всем своим поведением, казалось, говорил: «Я счастлив. Я очень счастлив».
А Слава при этом вспомнил берлинскую улицу, большого медведя и других диких животных, которые любили и слушались Дидусенко.
В воображении Славы возник гигантский слон, а тут был маленький Шустрик.
И странным показалось, что все — и большие, и маленькие — любят и слушаются этого бородача. А Егор Исаевич как бы ответил Славе на его невысказанный вопрос.
— Да, — сказал Дидусенко. — Этот пёсик — верный друг навсегда. Что маленький, что большой — всё одно.
Он уже понял, Егор Исаевич, что Славе, кроме Шустрика, не надо никакого животного — ни дикого, ни домашнего. Верная любовь — всегда одна.
Примечания
1
Стихотворение М. Дудина.
