У каменных столбов Чарына - Виктор Владимирович Мосолов
Любознательный Винни-Пух все же выследил енота. После дождя он увидел свежий след на мокрой тропе, приведший его к небольшой копне скошенного тростника. Здесь было много следов. Рыбак несколько раз обошел вокруг копны, как вдруг тростник зашевелился, и оттуда выскочил енот, задрал вверх хвост и защелкал зубами. Винни-Пух отступил, покачал головой и ушел.
…В один из воскресных дней к домику рыбаков подошел охотник, очевидно городской, присел отдохнуть и поговорить и положил на землю убитого зверя с пушистым полосатым хвостом.
— Смотри, Винни-Пух! — крикнул Лобанов. — Конец пришел нашему соседу! Так я и предполагал.
Подошел Винников.
— Зачем же вы так? Убили редкого зверя, — хмуро проговорил он.
— Что вы? — растерялся охотник. — Я не хотел его убивать. Так получилось… Подхожу к стожку, хотел там посидеть, как вдруг он выскочил — и на меня! Я выстрелил…
— Мы все лето терпели его, хоть он был и не очень симпатичным соседом… Ну, да что уж там…
С тех пор ни Винни-Пух, ни Лобанов енотов не встречали.
ВОДЯНОЙ
И в этот раз был немалый путь, прежде чем мы увидели впереди синий изломанный силуэт одного из хребтов Джунгарского Алатау. Восемь километров от шоссе до прилавков, а потом несчитанные трудные версты вверх к снежникам. Издали горы выглядели пустынными: четко очерченный каменистый контур хребта и серые крутые склоны. Не доходя до прилавков, мы оказались на берегу небольшой речушки, в густых зарослях облепихи.
Борис вынул из рюкзака стеклянную поллитровую банку и предложил нарвать немного ягод. Потом повыше попались два куста барбариса. Ягоды были крупные, плотные, туго налитые кислющим фиолетовым соком. И опять немножко набрали в банку. Еще дальше на каменистой осыпи рос колючий шиповник с продолговатыми ярко-красными плодами.
Банка наша наполнилась разноцветными плодами Джунгарских гор.
От речки шли по узкой каменистой троне. Шли очень долго и уже мучились от жажды. И вот за одним из поворотов открылась словно иная страна — синие островерхие елки стояли по склону густо, как богатырская рать в шлемах, кое-где виднелись березы и краснеющие осинки. А далеко внизу, на дне ущелья, белела извилистая полоска — речка. Нижний конец белой полоски пропадал в зелени кустарника, а верхний уводил к снежникам.
Солнце уже покраснело и обещало скоро спрятаться за дальними горами, в ущельях лежали глубокие тени. Ноги подрагивали от усталости. Поэтому мы жадно смотрели туда, где заканчивалась лесная зона, и река делала крутой поворот. Там решили остановиться и заночевать. Оставалось пройти километра два.
…И вот горит костер в ущелье, а над огнем в большой жестяной банке закипает вода из той самой речки, что виделась нам белой кипящей струйкой.
В банку высыпали разноцветные ягоды и положили пучок душицы. И только когда все это хорошо прокипело, бросили заварку и насыпали сахару. Что это был за чай — рассказать невозможно! У него был темно-вишневый цвет. Он был сладок, душист и целебен. И усталости нашей как не бывало. Можно было подниматься и шагать дальше. Но мы не спешили. Был вечер, пылал костер, красные блики плясали в неспокойной верткой воде горной речки было очень хорошо сидеть, разговаривать и вспоминать прошедший день. В этот день мы спугнули стаю куропаток, видели след небольшого медведя, и улар, свистя крыльями, пролетел над головами.
А теперь наступала ночь. И все, что окружало нас: камни, елки, утесы, поросшие курчавым можжевельником, обволакивалось тьмой, вырастало до гигантских размеров, теснило…
Ночь чуть слышно шумела и пахла зеленью. Слышалось, как негромко, плавно и мягко поет вода в речке, булькает приятно и однообразно. Красные блики все играли с речными струями, появлялись и исчезали то яркие, то робкие, едва заметные, и не проходило желание смотреть на эту черно-красную воду.
— Слышишь? Рыба сыграла!
— Рыба? В этом-то ручейке?
— А что? Здесь может быть осман или голец.
— В такой-то холоднющей воде?
— Смотри! Вот он!
— Кто?
Во все глаза смотрели мы на странное темное существо, медленно выбирающееся на плоский камень. У существа была маленькая головка и длинный мясистый хвост. Оно сверкало так, будто состояло из блестящих бородавок.
— Водяной!
— По-моему — это лягушкозуб, — сосредоточенно и монотонно промолвил Борис и добавил: — Такая редкость…
Семиреченский лягушкозуб — редчайшее земноводное и встретить его можно только здесь, в Джунгарии.
Мы потянулись поближе, интересно взглянуть на животное, живущее в ледяной воде, среди суровой и угрюмой природы гор, там, где даже мы — люди, испытывали какую-то смутную тревогу.
— Какое печальное существо, — сказал Борис. — Конечно… амфибия слишком примитивна, чтобы быть печальной. Она плещется в воде, добывает свой корм, жует… и хлопает глазами… И все же — какое печальное существо…
Лягушкозуб, возникший из плеска воды и темноты, лежал на плоском камне и сверкал на наш огонь крошечными искорками глаз.
Потом он ушел в воду. И наши руки потянулись за ним шарили по дну, по песку и гальке, и что-то скользкое коснулось руки и ушло в трещину…
Утром вспомнили лягушкозуба. Подняли несколько камней, под одним был он. Теперь он казался обычней, проще, маленькая головка как бы говорила о примитивном мозге. Он был не очень проворен, а скорее, медлителен. Не мог выносить солнечного света и все время сползал в воду. Уходил от наших рук, от нашего любопытства, от дневного блеска в свой темный, холодный мир.
Он перестал быть загадкой, и все же осталось чувство, будто в ту ночь была сказка, было маленькое блестящее чудо с крошечными искорками глаз.
ОШИБКА
Скопу мы увидели часов в пять вечера, когда весь отряд сидел за ужином на берегу реки. Она летела невысоко, в каких-нибудь десяти метрах от воды. И ничего такого особенного в ней не было, просто летела над водой хищная птица, лениво пошевеливая длинными крыльями.
— Скопа! — сказал кто-то из нас.
— Неужели скопа?
Пролетая над нами, птица поднялась повыше, по-видимому, из предосторожности. У нее была светлая грудь, крючковатый клюв, хорошо были видны глаза, острые, пронзительные, как у всех хищников, время от времени она поворачивала на лету свою маленькую изящную головку.
Скопа миновала наш лагерь, пролетела чуть дальше и вдруг сложила крылья и упала в воду. По глади разбежались и успокоились волны, и скопа все не появлялась.
— Утонула! — раздался возглас.
Прошло не меньше минуты, показавшейся нам очень долгой, прежде чем птица вынырнула. Еще с полминуты она лежала на воде, распластав крылья, вертела головой, оглядывалась кругом. И опять кто-то произнес:
— Расшиблась… Такой удар!
Но она взмахнула крыльями — раз, другой, третий, и тяжело взлетела. В когтях поблескивала рыба.
