Генри Бейтс - Натуралист на Амазонке
Другое замечательное путешествие было совершено подобным же образом испанцем по имени Лопес д'Агирре из Куско в Перу вниз по Укаяли — притоку Амазонки, текущему с юга, и, следовательно, в направлении, противоположном Напо. Отчет об этой поездке был послан д'Агирре в письме испанскому королю, и отрывок из этого письма приводит Гумбольдт в своей книге. Поскольку отрывок этот может служить отличным образчиком той вычурности стиля и вольности утверждений, которая отличала этих первых рассказчиков о приключениях в Южной Америке, я приведу перевод его: «Мы построили плоты и, оставив позади наших лошадей и поклажу, поплыли вниз по реке (Укаяли) с великой опасностью, пока не оказались в пресноводной пучине. По этой реке Мараньон мы плыли более десяти с половиной месяцев вниз к устью ее, где она впадает в море. За 100 дней, мы прошли путь в 1500 лье. Это огромная и страшная река, там 50 лье пресной воды у устья, громадные отмели и 800 лье дикой местности безо всяких обитателей, как то усмотрит Ваше Величество из правдивого и точного повествования о путешествии, которое мы совершаем. В ней более 6 тыс. островов. Бог весть, как выберемся мы из этого страшного моря!» Много экспедиций было предпринято в течение XVIII столетия; к этому времени путешествие по Амазонке через весь континент от Тихого океана до Атлантического уже не было из ряда вон выходящим событием. Впрочем, большое количество научных сведений европейское общество получило только благодаря путешествию французского астронома Ла-Кондамина в 1743-1744 гг. Самый полный отчет о реке, опубликованный до сего времени, принадлежит фон Марциусу и помещен в третьем томе «Путешествий» Спикса и Марциуса. Эти наиболее образованные из путешественников провели в стране 11 месяцев, а именно с июля 1819 г. по июнь 1820 г., и поднялись по реке до границ бразильской территории. Отчеты, опубликованные ими по географии, этнографии, ботанике, истории и статистике Амазонского края, являются самыми полными из тех, которые стали достоянием всего мира. Книга их была издана только в 1831 г., и я, к сожалению, был лишен возможности пользоваться ею в то время, когда путешествовал по Амазонке.
Как раз в то время, пока я готовился к путешествию, сводный брат д-ра. Анжелу Кустодиу, молодой метис по имени Жуан да Кунья Коррейа собрался в торговую экспедицию по Амазонке на собственном своем судне — шхуне грузоподъемностью около 40 т. Я решил ехать с ним. Вопрос о моей поездке был вскоре улажен благодаря вмешательству д-ра Анжелу, и мы выехали 5 сентября 1849 г. Я намеревался остановиться в одном селении на северном берегу Нижней Амазонки, где мне интересно было бы собрать коллекции, чтобы выяснить связь местной фауны с фауной Пара и прибрежной области Гвианы. Поскольку мне предстояло снять дом или хижину для жилья, я захватил с собой все предметы домашнего обихода — кухонную утварь, посуду и т. д., а также изрядный запас провизии, какую трудно было бы достать внутри страны, снаряжение, ящики, коробки для коллекций, библиотечку из книг по естественной истории и центнер [около 50 кг] медной монеты. В качестве слуги я взял молодого мамелуку — невысокого толстого желтолицего мальчика по имени Луку, которого уже нанимал в Пара для коллекционирования. Мы подняли якорь ночью и на другой день уже скользили по темно-бурым водам Можу.
Жуан да Кунья, как и большинство его земляков, относился ко всему очень легко. Он собирался пробыть во внутренних областях несколько лет, а потому намеревался свернуть с пути, чтобы посетить свой родной город Камета и провести там несколько дней с друзьями. Ему как будто было нипочем, что с ним был груз товаров, судно и 12 человек команды, и все это требовало экономно расходовать время: «сперва удовольствие, а дело — потом» — вот в чем, казалось, заключался его принцип. Мы задержались в Камета на 12 дней. Главной причиной такого продления стоянки был праздник в Алдее, в двух милях ниже Камета: он должен был начаться 21-го, и мой друг желал принять в нем участие. В день праздника шхуну перевели на якорную стоянку у Алдеи, и хозяин с матросами предались бражничанью. Вечером поднялся сильный ветер, и было отдано распоряжение отправляться на судно. Мы пробрались в темноте через заросли какаовых, апельсинных и кофейных деревьев, одевавших высокий берег, и, переправившись в переполненной монтарии с немалым риском утонуть из-за сильного волнения, попали на борт к 9 часам. Под крики: «Adeos!» («Прощайте!»), которые посылали нам с вершины берегового обрыва возлюбленные матросов — индианки и мулатки, мы поставили все паруса и, подгоняемые попутным приливом и ветром, скоро уже были за много миль от Алдеи. Команда наша, как уже упоминалось, состояла из 12 человек. Один из матросов был молодой португалец из провинции Траз-уж-Монтиш — недурной образчик того рода эмигрантов, каких шлет Португалия в Бразилию. Он был лет 22-23 и провел здесь уже года два; одевался и ел так же, как индейцы, которым он, без сомнения, уступал в манерах. Ни читать, ни писать он не умел, между тем как по меньшей мере один из наших тапуйо владел и тем и другим искусством. У него в простом деревянном сундучке хранилась небольшая деревянная фигурка божьей матери, и, когда налетал шквал или мы садились на мель, он неизменно обращался к ней с мольбой. Другой из наших матросов был смуглый белый из Камета; остальные были индейцы, кроме кока, который был кафузу, т.е. смешанной индейской и негритянской крови. Нередко говорят, что метисы этого рода отличаются самым злым нравом среди всех многочисленных метисов Бразилии; но Луис был простой, добродушный малый, всегда готовый оказать услугу. Лоцманом был старый тапуйо из Пара, с правильным овалом лица и красивыми чертами. Я поражался его выносливости. Он ни днем, ни ночью не бросал руля, разве только часа на два — на три утром. Остальные индейцы обыкновенно приносили ему кофе и еду, и после завтрака один из них на время сменял его, а он ложился на шканцах и часа два дремал. Индейцы несли службу по-своему. Никакой системы вахт они не придерживались: если кому-нибудь из них хотелось спать, он ложился на палубу и засыпал, но у них, по-видимому, всегда сохранялось чувство товарищества. Один из них был отличным образчиком индейской расы: немного ниже 6 футов ростом, с замечательно широкими плечами и развитой мускулистой грудью. Товарищи называли его командиром, потому что он был одним из мятежных вождей в 1835 г., когда индейцы и другие повстанцы, овладели Сантареном. Матросы рассказывали о нем, что, когда законные власти явились с вооруженной флотилией отобрать город, он отступил одним из последних — остался в маленькой крепости, которая господствовала над городом, и делал вид, будто заряжает пушки, хотя снаряды давно уже все вышли. Таковы были наши спутники. Ели мы почти то же самое, что на борту корабля в море. Стряпали нам в камбузе, но повсюду, где только было возможно, особенно во время наших многочисленных остановок, матросы выходили в монтарии поудить рыбу у берега, так что завтраки и обеды из соленой пираруку иногда разнообразились свежей пищей.
