Ян Линдблад - Белый тапир и другие ручные животные
С расправленными крыльями канюк приземляется перед гадюкой и замирает, пока застигнутая врасплох змея быстро свертывается кольцом — угрожающая поза, при которой голова ее уподобляется катапульте, способной молниеносно метнуться вперед. Голова канюка откинута назад, кажется, он приготовился не столько нападать, сколько защищаться. Неуверенный шаг вперед — и крылья тоже подаются вперед. Они призваны отвлекать змею — как бык нацеливается не на человека, а на мулету, так и широкие крылья птицы сбивают с толку змею. Шаг за шагом канюк приближается… Гадюка напружинивает мышцы, живую катапульту с ядовитым гарпуном… Выстрел! Канюка будто взрывом подбрасывает в воздух, укус пришелся либо на воздух, либо на маховые перья. А канюк уже действует более уверенно, он начинает улавливать суть, понимать, что велят ему гены. Снова шаг, другой, третий… Но на этот раз, когда голова змеи выбрасывается вперед, канюк не только подскакивает вверх, его острые когти мгновенно ударяют по змеиным кольцам. Гадюка шипит, яростно извивается, но рана не страшная, можно продолжать борьбу. Между тем канюк разобрался, что к чему, он опять наступает со своей мулетой: вызвал выпад змеиной головы, ответил ударом когтей и тут же отскочил на безопасное расстояние. Гадюка быстра, как стрела, но канюк уже сообразил, в чем ее слабость — надо использовать промежутки между выпадами. Все лучше координирует он свои движения, все точнее становятся контратаки. Канюк усиленно дышит открытым клювом, все действия его целеустремленны, глаза следят за метнувшейся вперед змеиной головой, и вот… Коготь поражает заветную точку и не отпускает. Змея извивается, напрягается, едва не опрокидывает противника, но канюк держит ее мертвой хваткой. Клюв бьет по кольцам, царапает, рвет. Гадюка обезглавлена, но силы еще не покинули змеиное тело, оно корчится, хлещет врага. Напрасно, битва кончена. Голова канюка ходит вверх-вниз, он уже кусок за куском поедает медленно извивающиеся, трепещущие останки. Замкнулось еще одно звено во всеобъемлющей пищевой цепи, один организм снабжает «горючим» другой, и ничего особенного тут нет, переплавка идет уже миллиарды лет, и описанный случай повторяется в солнечные летние дни всюду, где водятся змеи и над лугами парят канюки…
Карликовая ласка Онгстрём и хорек Исабелла
Я всегда был неравнодушен к семейству куньих. Меня восхищает их бойкость, любопытство, ловкость и необузданный нрав. Правда, барсук не такой, совсем не такой — хотя его и относят к куньим, он явно представляет боковую ветвь, он словно товарный вагон среди быстрых локомотивов.
Я уже говорил про гостивших у меня двух горностаев, один был совсем дикий и злой, другой — удивительно ручной. Первый забрел в крысоловку, это его голос Стар мгновенно научился имитировать. Белоснежная шубка, черные бусинки глаз, черный кончик хвоста — чудо как хорош! Хотя он так и не стал ручным, но чувствовал себя превосходно — довольно редкий случай, большинство мелких куньих погибает вскоре после поимки, и дальше я попробую объяснить — почему.
Чтобы мой зверек быстрее освоился, я слепил из глины подобие подземных ходов. Ходы примыкали к стеклянной стенке террариума, а стекло было завешено материей, это позволяло мне поднять «занавес» и проверить, как себя чувствует мой жилец. Горностай быстро привык, и его ничуть не трогало, что я заглядываю в его столовую. Еще в террариуме была каменная горка и свежий мох. Не ахти какой простор, и содержать террариум в чистоте было бы трудно, если бы не присущий всем куньим инстинкт — испражняться в одном месте, притом подальше от спальни. Испражнения всегда лежали в одном и том же углу; я поставил туда стеклянную банку и мог производить уборку, не тревожа горностая.
До чего же интересно было наблюдать, как белоснежный зверек на моих глазах в несколько дней сменил зимнюю шубку на летнее платье! Сначала мордочка пошла пятнами. На второй день появилась темная полоска вдоль позвоночника, после этого белизна с каждым днем будто стекала вниз, и под конец только горло, грудь и живот остались светлыми.
Дичок, понятно, был вполне самостоятельным, и как только его выпустили на волю, он исчез и больше не показывался. А вот ручной горностай Герман Мелин долго после освобождения сохранял доверие ко мне. Глядишь — бежит по камням и кустикам! Взберется мне на плечо и замрет.
Через несколько лет после того, как оба горностая возвратились в естественную среду, я навестил в Норрланде препаратора, при посредничестве которого однажды получил выводок мохноногих сычей. Он рассказал мне, что попал в затруднительное положение: один мальчуган принес ласку и попросил сделать красивое чучело для каминной доски, а ласка-то была живая! Как видите, эта странная форма любви к природе еще процветает в нашей стране… Препаратор не сомневался, что деньги доставят мальчику не меньше удовольствия, чем препарированный зверек.
Мне отвратителен безнадежно устаревший метод, когда в преподавании используют чучела животных. Видеть чучело барсука или рыси для меня почти так же тягостно, как если бы выставили чучело человека. Так что сделка быстро состоялась, и я получил деревянный ящик с травой и мхом, где мелькало что-то буровато-коричневое, сердито шипя и посылая моему обонянию остро пахнущие сигналы — обычная реакция куньих, когда они возбуждены.
Дома я рассмотрел свое приобретение и ахнул. Это была не простая ласка, а карликовая! Чрезвычайно редкое животное, если верить книгам, и поистине карлик: длина тела самца не превышает 170–195 миллиметров, самочки — 130–170 миллиметров!.[11]
Такой крохе, самому маленькому в мире представителю отряда хищных, следовало придумать соответствующее имя. Я прозвал зверушку Онгстрём (мера длины, одна стомиллионная миллиметра). И поселил ее в террариуме, обставленном камнями и мхом примерно в том же духе, что и обитель моего дикого горностая.
Мне кажется, многие пойманные ласки быстро погибают потому, что «сгорают» от перепроизводства адреналина. Сделайте для них убежище, где можно укрыться от посторонних глаз, как я делал для своих питомцев, — они будут чувствовать себя спокойнее, расход адреналина сократится, и пленник выживет. Неосновательная догадка? Возможно, хотя есть данные в ее пользу. И одно из таких данных — гибель моей нежной ласочки.
Она прожила у меня три года, хотя поначалу я не собирался долго держать ее в неволе. И показала себя великолепным охотником, при таких размерах ей ничего не стоило проникать в ходы полевок. Хотя она несла смерть, я не мог без смеха смотреть на ее маневры. Только юркнула в нору — уже выскакивает из другого хода, можно подумать, что не одна ласка орудует, а две или три. И такое же впечатление создается у вас, когда негодующая ласка с опаской и любопытством поглядывает на странного двуногого великана, которому вздумалось остановиться около ее обители. Так и кажется, что камни кишат ласками.
