Если верить Хэрриоту… - Галина Львовна Романова
Когда я вернулась, Тамара напустилась на меня:
— Ты чего там торчала? Ведь бык же шел! Не видела, что ли?
— Видела, — ответила я.
— Он ведь броситься мог! — наставительно заметила доярка. — В другой раз, как его увидишь, отходи в сторону, а то зашибет.
Мне же мой новый знакомый не показался таким уж опасным. Это позже я наслушалась леденящих душу историй о быках, поднимающих на рога пастухов или внезапно взбесившихся и бросающихся на доярок. Тогда я этого не знала, и с того дня, улучив минутку, всегда спешила хоть издали поглядеть на быка. Он никак не выделял меня — смотрел все так же спокойно, но настороженно и лишь иногда позволял погладить по широкому теплому лбу. Я редко подходила к нему близко — чаще просто смотрела издалека. Но с тех пор, едва попадала на ферму, волей-неволей искала его глазами. И до сей поры быки в моем понимании далеко не столь опасны, как принято думать.
2
Навещая своего рогатого кумира, я не могла не обратить внимания на его соседок — три десятка стельных, или, как говорят на ферме, «в запуске», коров. Сюда не заходили доярки — лишь скотники, которые меняли подстилку и убирали навоз. Только этим коровам трижды в день давали сено — остальные довольствовались смесью соломы и силоса с добавлениями кормовой свеклы и зерна.
Как-то, на третий или четвертый день работы (я уже успела втянуться и теперь не бегала вокруг коров, разрываясь между тремя делами), улучив минутку, я спросила у Тамары:
— А те, стельные, они тут телиться будут?
Мне до страсти хотелось увидеть телят и, если получится, присутствовать при рождении, потому что до сего дня я лишь читала об этом, а таинство появления на свет новой жизни волновало меня всегда.
— Нет, отведут в родилку, — был ответ, — хотя вот в соседнем отделении у одной коровы срок не рассчитали, и она вчера прямо тут родила. Скотники теленка приняли.
В соседнем отделении работали мои подружки — Лена Грибановская и Иринка Ямашкина. Они не откажут мне в желании посмотреть на теленка.
— А поглядеть на него можно?
— Да его еще утром унесли в родилку.
Какая жалость!
За те десять дней, что я проработала на комплексе, из тридцати стельных коров больше половины были отведены в родильное отделение, расположенное метрах в двухстах отсюда. Шла первая четверть февраля — время, на которое приходится пик отелов. Любопытство сильнее всех прочих чувств толкало меня поближе узнать, что происходит в родилке, но пришлось долго ждать возможности побывать там. Зато эта удача выпала мне целых два раза.
— …Привет! Ты куда это с «дипломатом»? — окликнула меня подруга во дворе.
— На дежурство в родилку! — гордо ответила я.
— Куда?! — Глаза у подруги стали похожи на коровьи. — В роддом?
— Нет, на ферму, в родильное отделение!
Подруга удивленно провожает меня взглядом — никак не может понять, почему я такая гордая и счастливая.
В родильном отделении я бывала дважды — оба раза на практике, но всякий раз шла туда со странным чувством. (моих детей у меня нет, не было и в ближайший год не будет, но в глубине души, как любая женщина, я мечтаю, хочу стать матерью, и материнство для меня священно. Еще на первом курсе, когда все было для нас внове, я в основном только бродила как зачарованная вдоль рядов стойл, где стояли или возлежали стельные коровы, глядевшие на меня, скотниц и корм одинаково томно и задумчиво. Видно, все матери одинаковы — точно такой же взгляд я много позже встречала у собаки, единственного выжившего щенка которой мне пришлось согревать в ладонях, и у кошки, окотившейся впервые в жизни. Но о них позже.
В тот год мне так и не удалось увидеть, как появляется на свет теленок. Коровы телятся ночью или рано утром, я же дежурила в дневное время. В обязанности практикантов входило наблюдать за телятами.
Родильное отделение было поделено надвое — в одной половине, ничем не отличавшейся от обычного помещения молочного комплекса, ждали отела коровы, а другая вся была заставлена высокими — мне по грудь — клетками, где находились новорожденные. Малышей содержали близ матерей до десяти дней, после чего отправляли на телятник. Пол в клетках находился довольно высоко, поэтому теленку иногда приходилось нагибаться, чтобы его мордочка оказалась на уровне моего лица. Стоило подойти к деревянным прутьям, как все малыши, сколько их там ни было — обычно двое-трое, — дружно поднимались, настораживали уже рваные уши, ковыляли к человеку и начинали тыкаться носами в щели меж планками. Они доверчиво подставляли мордочки под руки, позволяя чуть ли не чесать за ушами, но очень скоро я поняла, что даже у таких крох существовали вполне корыстные цели. Наши руки они то ли по детской наивности, то ли намекая на кормежку, принимали за материнские соски и старались захватить языком и отправить в рот. Если не успеешь отдернуть пальцы — а успеваешь далеко не всегда, — они тут же оказываются во рту у довольного теленка, который немедленно начинает их сосать, а когда понимает, что молока не дождешься, то и начинает их жевать. И тут-то следовало применить силу, чтобы спасти руку из хватки хоть и беззубых, но уже сильных челюстей. Впрочем, мы, девчонки, оказались падки на доверчивость телят и снова и снова подходили к клеткам.
Отелившихся коров доили так же — три раза в сутки, хотя наверняка полагалось чаще, ведь, если судить по пылу, с которым телята спешили всякий раз к прутьям, малыши почти всегда хотели есть, что объявляли басистым низким мычанием, больше похожим на блеяние баранов. Здесь не гудел молокопровод — доили в бидоны, собирая молоко от каждой коровы отдельно. Им поили телят — без разбора, поскольку малышей забирают у матери сразу после отела и корова успевает хорошо если облизать теленка. Только молозивом — густым, темно-желтым, почти оранжевым, с резким запахом — поили каждый раз «своих» телят.
Вместе со старыми, опытными коровами телились и первотелки. Здесь совершалось удивительное превращение — еще вчера это была
