Джон Хантер - Охотник
Слон действительно увидел нас, но на этот раз он не убежал, как накануне. Без колебания он развернулся и бросился вперед. Огромные уши были плотно прижаты к голове, а хобот к груди. Он ревел от ярости, издавая серию горловых звуков «урр», — не знаю, как лучше передать этот звук. Я навел правый ствол в центр его черепа чуть выше линии глаз. На какое-то мгновение после выстрела слон, казалось, повис в воздухе. Затем с треском и грохотом рухнул, издавая пронзительные крики и низкие булькающие звуки. Из второго ствола я выстрелил в середину шеи. В то же мгновение вся туша расслабилась, а задние ноги вытянулись.
Наши добровольные проводники поступили весьма мудро, исчезнув, когда началась стрельба. Сейчас они начали появляться, как будто вырастая из-под земли. Они собрались вокруг убитого слона и смотрели на него с такой радостью, что были не в состоянии произнести ни одного слова. Им, по-видимому, казалось, что все это слишком хорошо, чтобы быть правдой. Теперь, наконец, можно спокойно работать на полях.
Я присел на ногу разбойника, чтобы набить трубку. Всем хотелось как-то выразить мне свою благодарность. Однако все, что эти бедняки могли сделать, — предложить мне холодной воды. Некоторые из секций стволов бамбука имели маленькие отверстия, пробуравленные насекомыми. Мои друзья, выбрав такие секции, срезали их и принесли мне. Каждая такая секция содержала несколько глотков чистой холодной воды.
Выкурив трубку, я осмотрел убитого слона. Клыки его были в очень плохом состоянии. Они весили всего-навсего 40 фунтов каждый. Обычно вес клыков слона-самца втрое превышает этот вес. Лесная растительность, вероятно, бедна кальцием. Поэтому слон, живущий в лесу, никогда не обладает такими клыками, как слон — обитатель кустарников.
У основания правого клыка я нашел старую дыру и ножом выковырнул мушкетную пулю, выпущенную много лет назад арабским охотником, добывавшим слоновую кость. Пуля засела в нервном центре клыка и, должно быть, причиняла животному невероятную боль. От постоянной боли старый слон-самец взбесился и стал разбойником. По всей вероятности, араб, стрелявший по этому слону, до сих пор наслаждался жизнью, не думая о тех страданиях, которые он причинил как людям, так и зверю.
Мы направились к лагерю. Все были в прекрасном настроении. Проводники, шедшие впереди, ножами прорубали для нас путь сквозь заросли. Всю дорогу они кричали и смеялись. Как не похож был этот шум на мертвую тишину, в которой мы крались по тому же пути несколько часов назад! Когда мы вышли на открытую местность, я увидел, что все склоны гор усеяны черными точками. Это были люди, услышавшие выстрелы моего ружья и торопившиеся нас встретить. Проводники выкрикнули несколько гортанных звуков, пронесшихся по всей долине. Голоса местных жителей разносятся на удивительно большое расстояние. Я видел, как люди остановились, а затем помчались в деревню с доброй вестью.
В лагере мне и Сасите была устроена торжественная встреча. Даже старики и больные выползли из хижин, чтобы поблагодарить нас. Друг-охотник не подвел их. Я послал сообщить вождю Нгири, что со слоном-разбойником покончено, и сел ужинать.
Вечером, покуривая трубку возле костра, я вспоминал годы, проведенные в Африке. Когда я впервые приехал в Кению, все пространство, которое мог охватить глаз человека, было усеяно дичью. Я охотился за львами там, где сейчас стоят города, и бил слонов с паровозов первой железной дороги. На моих глазах лесные дебри превращались в пахотную землю, а туземцы становились заводскими рабочими. И я внес какую-то долю в эти преобразования, уничтожая опасных зверей в районах, которые предстояло освоить. Я убил рекордное в мире число носорогов и, возможно, рекордное число львов, хотя в те времена мы не считали убитых животных. Слонов я убил более тысячи четырехсот. Без гордости я говорю об этих цифрах. Такую задачу надо было выполнить, и Хантер оказался тем, на кого ее возложили. Но как это ни покажется странным кабинетному другу животных, должен сказать, что я очень люблю зверей. Много лет я изучал их повадки не только для того, чтобы убивать животных, но из искреннего интереса к ним.
Правда, я всегда проявлял интерес к спортивной охоте, всегда питал большую страсть к огнестрельному оружию, предпочитая треск нарезного оружия или гром дробовика искусству лучшего оркестра. Не могу сказать, что охота не доставляла мне удовольствия.
Однако могу с уверенностью сказать, что в большинстве случаев при охоте на крупного зверя последний имел столько же шансов убить меня, сколько я его.
Я один из последних охотников старых времен. События, свидетелем которых я был, вновь пережить невозможно. И дичь, и местные племена в том виде, как я их знал, исчезли. Уже никто никогда не увидит огромные стада слонов, никто не услышит воинственных криков копейщиков племени масаи, когда они прочесывали кусты, чтобы уничтожить львов, нападавших на их скот; мало кто может сказать, что он был там, где никогда не ступала нога белого человека. Старой Африки нет, и я был свидетелем ее конца.
Данная книга некоторым образом является повествованием о последних днях Великой охоты на крупных зверей. Нигде в мире не было дичи, которая могла бы сравниться с африканской. Нигде в мире животные не были столь крупными, столь сильными и столь многочисленными. Теперь, когда все это уже почти ушло в прошлое, возможно, некоторые пожелают услышать о величайшей эре Охоты в истории земли.
Глава вторая
Джон Хантер из Шотландии
Я родился возле Ширингтона на юге Шотландии за тридцать лет до начала столетия. У моего отца была одна из лучших ферм в этой части страны: триста акров[6] хорошей пахотной земли и три квадратные мили пастбищ. Согласно семейным преданиям, наша фамилия — Хантер[7] происходит от названия профессии нашего дальнего предка. И в самом деле, любовь к охоте была присуща всем членам нашей семьи. Мой отец постоянно охотился в болотах, окружавших залив Солвей Фирт, а мой старший брат считался одним из лучших знатоков флоры и фауны Шотландии. Моя мать была единственным членом семьи, не участвовавшим в спортивной охоте: все ее время было занято домашним хозяйством.
Однако если для других членов семьи охота была лишь отдыхом, то для меня она была воздухом, без которого я не мог жить. Младенцем я, ковыляя, подходил к отцу и подбирал стреляные гильзы. Мне нравился запах горелого пороха.
Став старше, я проводил все дни на огромном болоте, носившем название Лохар-Мосс, где в изобилии водилась черная дичь: утки, выводки черноголовых чаек, гнезда которых попадались так часто, что трудно было сделать шаг и не наступить на яйца. В течение долгого времени изучал я тропинки, проходившие через болото. Когда я возвращался, моя одежда обычно была в весьма плачевном состоянии, так как тысячи кружившихся птиц пачкали меня своим пометом, а иногда я проваливался по грудь в болотную тину. Это приводило мою бедную маму в отчаяние, но я наслаждался каждой минутой таких прогулок. Даже сегодня я мог бы с завязанными глазами пройти по тем тропинкам.
