Эдуард Шим - Рассказы и сказки
Петька на сучок наступил, вздрогнул. Отвечает:
— Это верно… Только давай пойдём по дороге. Безопасней!
— Почему?
— Да на тропке твоей — ямы всякие, бугры… Ноги ещё поломаешь!
— Какие ямы?!
— Ну, не ямы… а сучки там, деревья…
— Что за чепуховина? — разозлилась Лена. — Ступай без разговоров!
И пошла по тропке.
Петьке делать нечего — двинулся следом. Немного прошагали молча. Потом Петька опять говорит:
— Слышь, Лен! Вернёмся на дорогу…
— Зачем?
— Я хотел тебе сказать… Только не смейся, это верно… Тут место — нечистое!
Лена от удивления к нему повернулась.
— Чего-о?!
— Ей, ей. Знаешь, впереди Шашкова поляна? Так вот… Лучше туда не захаживать. Там появление такое является…
— Что за появление?
— А такое… громадного вида. Мне мать сказывала, а ей — тётка Марфа Заплёткина. Она-то уж всё знает.
Лена смотрит на Петьку и не знает, смеяться или нет.
— Да ты что? Не совестно небылицам верить? Вот расскажу я про твоё «появление громадного вида» ребятам, засмеют до смерти!
Тряхнула Лена головой и побежала вперёд.
Один поворот делает тропка, второй, ныряет в кусты. И только миновала Лена кусты, как вдруг…
Вдруг впереди неясно забрезжил свет.
Какие-то тени мелькнули.
Писк и шорох послышались.
Лена сделала ещё несколько шагов — и замерла. Впереди на поляне виднелись странные высокие столбы. Они сияли голубым мёртвым светом.
Чёрные бесшумные птицы метались вокруг.
Внезапно одна наискосок бросилась вниз, к голове Лены, и с налёту запуталась в волосах.
Петька, стоявший позади, охнул и выронил чугунок. Чугунок был обмотан холстинкой, он упал беззвучно, и картошка из него высыпалась.
Петька попятился, наступил босой ногой на горячую картофелину, обжёгся и, отчаянно завопив, ударился бежать.
Он скакал, не разбирая дороги, прямо по кустам. Петькина штанина зацепилась за ветку. Раздался треск — и Петька нырнул в мох.
Тогда Петька пополз.
Он полз и тихонько стонал от страха.
Лена, конечно, тоже напугалась. Она схватилась руками за волосы — и вдруг пальцы ее нащупали перепончатые крылья и мягкий мех. Летучая мышь!
Сразу половина испуга прошла. Лена знала, что мыши иногда с разлету запутываются в волосах. Она осторожно освободила крошечного зверька, потом подошла поближе к столбам.
Ну, ясно же. Это были старые, гнилые осины. Прежде Лена днём проходила мимо них, только внимания не обращала. А оказывается, что в темноте эти гнилушки светятся.
— Петька-а!! — позвала Лена. — Ты где, Петька?
Не скоро она отыскала Петьку и не сразу уговорила выйти на поляну…
Зато когда Петька всё разглядел, он стал очень разговорчивым.
— Конечно! — рассуждал он по дороге. — Я же знал, что всё это небылицы. Я и мамке говорил, что никаких чиканашек не бывает… А Марфа… ох и противная тётка! Всех пугает, мутит… Вот я завтра в сельсовет на неё заявлю, — пусть не занимается вредной агитацией!
Хоть Лене и очень хотелось посмеяться над Петькой, она всё же промолчала.
Вскоре показались впереди и Старые лужки. Донёсся рокот комбайна, идущего по хлебному полю. Блеснули его огни.
И тут Петька остановился и хлопнул себя по затылку.
— Лена, — сказал он отчаянно, — а ведь я чугунок-то с картошкой забыл! Оставил его на Шашковой поляне… Ты погоди меня, я мигом сбегаю, принесу!
Лена, улыбаясь, посмотрела на Петьку. Он отвёл глаза.
— Как же ты пойдёшь на поляну? Один?!
— А чего?
— Да ведь там же «появление» является!
— Ну тебя, — басом сказал Петька. — Принялась дразниться…
Он ещё хотел что-то добавить, но повернулся и пошагал назад.
САМЫЙ ЖАДНЫЙЯ сыпал хлебные крошки воробьям, а потом кинул сразу целую горбушку.
Что тут началось!
Сбились воробьи стайкой, наскакивают на горбушку, норовят побольше ущипнуть.
Тянут её из стороны в сторону. Как живая, прыгает горбушка по песку.
Вдруг сверху ещё воробей слетел. Растрёпанный такой, чумазый. Словно из печной трубы вывалился.
Чирикнул — и в драку. Первого товарища крылом отшиб, второго — клювом тюкнул, третьего — грудью отпихнул.
«Дайте мне! Одному!»
Всех растолкал, нос в горбушке завязил, рвёт, торопится. А стайка опять вокруг сгрудилась.
Вот-вот наскочат!
Взъерошился воробей, ущемил горбушку покрепче и взлетел. Горбушка-то больше его самого. Увесистая. Голову ему оттянула. А он надсаживается, тащит. Не смотрит — куда, лишь бы ото всех подальше.
Летит — вверх, вверх, вверх, — из последних сил крылышками трепещет, а горбушка словно всё тяжелей делается, и вот уже нету мочи, и тогда — вниз, вниз, вниз понесло воробья, а на дороге впереди лужа, и вот — плюх! — в неё воробей…
Еле, бедняга, выбрался.
ПЯТЁРКИУтром первого сентября мы с Петькой и другие наши ребята шли в школу.
Дед Матвей выглянул из калитки и позвал Петьку:
— Ну-ка, ступай сюда. Бери подарок!
И протянул корзинку большущих яблок.
Петька сказал деду спасибо, а яблоками оделил всех ребят. Только хотел Петька откусить кусочек, как вдруг видит, что на красном яблочном боку стоит цифра «5».
Да тут и мы закричали:
— У меня на яблоке пятёрка!
— И у меня!
— У меня тоже…
У всех яблоки оказались помеченными. Не нарисована цифра, не накрашена. Просто кожура у яблока двухцветная: весь бок красный, а пятёрка — белая.
Петька усмехнулся:
— Это дед нам наказывает, чтоб на пятёрки учились!
И всю дорогу до школы говорили мы об этой дедовой хитрости. Оказывается, пока яблоки висели на ветках, дед на каждое прилепил бумажную цифру. Под солнечными лучами краснел яблочный бок, а под бумагой кожура оставалась светлой. Так и вышло, что солнышко поставило отметки на всех яблоках.
Ну, надо было деду отвечать… Через неделю мы с Петькой пришли к нему. Положили на стол дневники. Дед поглядел, — а в дневниках тоже отметки. Только не такие, как на яблоках.
Лист — белый, а пятёрки — красные.
НЕСЛЫШНЫЕ ГОЛОСАПрибежал ко мне Петька и говорит:
— Пошли на Лысые Кочки! Я там барсучью нору отыскал. Вечером и самих барсуков увидеть можно…
Лысые Кочки — это вырубка, не очень далеко от деревни. Ягод, там всяких — видимо-невидимо! И поэтому никак туда быстро не дойдёшь. Под ногами ягоды похрустывают, — разве не поклонишься?
Кисточку брусники — в рот, лапку костяники — в рот, а время-то летит… Пока мы с Петькой кланялись, солнце на закат повернуло.
