Джеральд Даррелл - Птицы, звери и родственники

Деметриос-Мустафа убрал со стола опустевшие тарелки, налил нам красного, словно кровь из сердца дракона, вина, а затем поставил перед нами блюдо, на котором лежали бекасы — их головы были переплетены так, будто они готовились проколоть друг друга своими длинными клювами, а пустые птичьи глазницы смотрели на нас с осуждением. Они были поджаристыми и сочными, и рядом с каждым лежал квадратный хрустящий хлебец. Бекасы возлежали в окружении тонких ломтиков подрумяненной картошки, похожих на осенние листья, бледных зеленоватых стеблей спаржи и зеленого горошка.

— Никак не пойму этих вегетарианцев, — сказала графиня, старательно колошматя вилкой по бекасиному черепу, желая раскроить его, чтобы добраться до мозга. — Поверишь ли? Мой Анри раз пытался стать вегетарианцем. Я не могла этого вынести! «Анри, — сказала я, — прекрати! У нас в погребе столько еды, что хватит прокормить целую армию, не могу же я съесть все это в одиночку!» Представь себе, милый, буквально накануне я заказала две дюжины зайцев! «Анри, — сказала я, — ты должен выбросить эту глупость из головы».

У меня создалось впечатление, что Анри, будучи довольно беспокойным мужем, однако, влачил жизнь, полную разочарований.

Деметриос-Мустафа убрал со стола остатки бекасов и налил нам еще вина. Я чувствовал, что лопаюсь от еды, и лелеял надежду, что впереди осталось не слишком много. Но подле моей тарелки по-прежнему оставалась целая армия неиспользованных ножей, ложек и вилок, и я с тревогой заметил, как Деметриос-Мустафа несет из мрачных глубин кухни еще одно огромное блюдо.

— А! — сказала графиня, в волнении вздымая свои пухлые ручки. — Вот и коронное блюдо! Что же это, Мустафа, что это?

— Мясо дикого кабана, которого прислал Макрояннис, — сказал Деметриос-Мустафа.

— О, дикий кабан! Дикий кабан! — взвизгнула графиня, охватив свои пухленькие щечки столь же пухленькими ладошками. — Какая прелесть! Я совсем о нем забыла! Надеюсь, ты любишь мясо дикого кабана?

Я ответил, ничуть не покривив душою, что это одно из моих любимых блюд, только на сей раз я съел бы совсем чуточку.

— Да, конечно, конечно, — сказала она, склоняясь над огромным бурым, сверкающим под соусом куском мяса, и принялась разрезать его на толстые розовые ломти. Три из них она положила мне на тарелку — очевидно считая, что это по любым меркам крошечная порция, — и принялась украшать всяческими гарнирами. Она укладывала горками меленькие золотистые грибочки лисички с почти винным ароматом; визигу в сметане и с каперсами; запеченные в мундире картошины, нарезанные ломтями и обильно приправленные сливочным маслом; красные, словно солнце морозным утром, морковины и толстые стрелки лука-порея, залитые сливками. Наблюдая за тем, как она колдует над моей тарелкой, я потихоньку расстегнул три верхние пуговки своих шорт.

— Пока был жив Анри, мы частенько едали кабанину! Он, видишь ли, ездил в Албанию и стрелял их там. А теперь… Так редко удается отведать кабана! Какая жалость! Хочешь еще грибов? Нет? С тебя достаточно? Тоща сделаем небольшой перерыв. Я всегда думала, что перерыв необходим для доброго пищеварения, — сказала графиня и наивно добавила: — А главное, после этого в тебя больше влезет.

Кабанина, замаринованная в настоянном на травах вине и начиненная зубчиками чеснока, оказалась на удивление ароматной и сочной, но все же я с трудом доел свою порцию. Что же касается графини, то она управилась с двумя равновеликими по размеру порциями, а затем откинулась на спинку кресла и вытерла пот со лба кружевным платочком, явно для того не приспособленным. Теперь ее лицо приобрело бледный красно-коричневый оттенок.

— Передохнем? — спросила она невнятным голосом и улыбнулась. — Перерыв, чтобы собраться с силами.

Я чувствовал, что у меня уже не осталось никаких сил, но вслух этого, естественно, не высказал. Я кивнул и улыбнулся в ответ, а сам незаметно расстегнул оставшиеся пуговицы на шортах.

Во время перерыва графиня курила длинную тонкую сигару и баловалась солеными орешками, не переставая болтать о своем муже. Перерыв пошел мне на пользу — я немного стряхнул с себя дрему, а главное, частично переварил съеденное. Когда графиня сочла, что наши внутренние органы получили достаточное отдохновение, она велела нести следующее блюдо, и Деметриос-Мустафа поставил на стол две — к счастью маленькие! — порции сочного омлета с начинкой из крохотных розовых креветок и с хрустящей коричневой корочкой.

— А что ты приготовил на сладкое? — спросила графиня, набив рот омлетом.

— Я вовсе не готовил сладкого, — сказал Деметриос-Мустафа.

Глаза у графини сделались круглыми.

— Ты не приготовил десерт?! — В ее голосе слышался такой ужас, будто Деметриос-Мустафа сознался в смертном грехе.

— У меня не было времени, — сказал тот. — Вы что же думаете, что я и готовить буду, и всю работу по дому делать?

— Ну как же без сладкого? — с отчаянием произнесла графиня. — Обед же не бывает без сладкого!

— Ну, я купил меренги, — сказал Мустафа. — Обойдетесь ими.

— О, какая прелесть! — воскликнула графиня, снова сияя от счастья. — Это то, что нам нужно.

Как раз мне это было меньше всего нужно. Меренги были крупными, белыми, хрупкими, как кораллы, и сверх всякой меры начинены сливками. О, как бы я хотел, чтобы мой верный Роджер был со мною! Тогда я мог бы скидывать ему под стол половину содержимого моих тарелок, потому что графиня, увлеченная едой и воспоминаниями, почти не обращала на меня внимания.

— Ну как, — наконец сказала она, проглотив последний кусок меренги и стряхнув белые крошки с подбородка, — теперь ты сыт? Или желаешь еще чего-нибудь? Может, каких-нибудь фруктов? Редкая вещь в это время года — фрукты!

— Да нет, спасибо. С меня вполне достаточно.

Графиня вздохнула и томно поглядела на меня. Я чувствовал, что ничто не доставило бы ей большего удовольствия, чем скормить мне еще две-три порции чего-нибудь.

— Ты мало ешь, — заметила она. — Такому, как ты, растущему мальчику следовало бы есть побольше. Ты выглядишь слишком худым для своего возраста. Что ж, мама тебя не кормит?

Я представил себе, как бы разгневалась мама, если бы услышала эту инсинуацию. Я сказал, что моя мама превосходно готовит и кормит нас по-королевски.

— Отрадно слышать, — сказала графиня, — но, с моей точки зрения, ты выглядишь несколько изможденным.

Я сам так не считал, и единственным основанием для такого суждения могло послужить то, что мой желудок возмущался количеством ввалившейся в него пищи. Я сказал как можно вежливее, что мне пора домой.