Джеймс Кервуд - Быстрая Молния
Он лег рядом со Светлячком. Ему казалось, что она прислушивается, будто ожидая услышать голос из-под надгробной пирамиды, и он тоже прислушался. Долго лежала она так, настороженная и внимательная. Затем она поднялась со своей лежки и рысцой потрусила к морю. Быстрая Молния последовал за нею до кромки льда и здесь остановился. Светлячок терпеливо и настойчиво, шаг за шагом, убеждала его продолжать путь. Он больше не был прежним Быстрой Молнией. Исчезла гордая и вызывающая поза, благородная и полная достоинства манера высоко держать голову; походка его утратила пружинистость, а тело — живую и неповторимую осанку. Светлячок возвращалась домой, на корабль, и он знал это. Не в состоянии осмыслить причину, он был настолько угнетен и подавлен этим фактом, что не имел сил бороться с переполнявшими его апатией и унынием. Наконец он остановился, слыша голоса людей, ощущая запахи, долетавшие с корабля, и резкий запах незнакомых собак. В последнем усилии Быстрая Молния попытался объяснить Светлячку, что здесь проходит граница, которую он не смеет переступить под страхом смерти. Но Светлячок не понимала. Она умоляла его. Трижды она решительно отбегала от него и трижды возвращалась к тому месту, где он лежал на снегу, положив голову между передними лапами, подобно высеченной из камня скульптуре. Раздосадованная его упрямством, она покинула его в четвертый раз и уже не вернулась.
А Быстрая Молния ждал — ждал до тех нор, пока его неподвижное тело не оцепенело от холода и последняя искорка надежды не погасла. Тогда он повернулся и медленно побрел к берегу. И вновь перед ним открылся его старый мир. Прелесть и радостное возбуждение этой ночи исчезли. Опять его окружал серый, пустой и унылый хаос, бесконечное пространство, наполненное сводящим с ума одиночеством. Никогда еще одиночество не давило на него так, как в эти часы, — подобно физической тяжести, подобно грузу, раздробившему, смявшему и уничтожившему всякую надежду и желание в его душе. Индейцы Кри, умудренные трагической историей своего племени, утверждают, что Бог поступил правильно, не дав животным силу рассудка, ибо в противном случае они вытеснили бы людей с лица земли. А именно рассудка и не хватало сейчас Быстрой Молнии. Завтра, послезавтра или день, следующий за ними, — все эти понятия не имели для него смысла, за исключением того лишь, что они существуют. Он жил в настоящем. А настоящее было окутано густым мраком безнадежности и отчаяния.
Быстрая Молния вернулся к пирамиде и улегся на место, которое недавно согревала Светлячок своим золотистым телом. Он устал, хотя в обществе Светлячка не ощущал этого. Он долго скитался, прежде чем набрести на корабль и на след овчарки, и долго после этого путешествовал с нею вдвоем. Более суток подряд его великолепные мускулы трудились без сна. Убаюкивающая летаргия неодолимой усталости постепенно охватила его. Он пытался бороться с ней, не желая поддаваться сонному наваждению. Разум его стремился оставаться бодрствующим, быть начеку, чтобы не прозевать Светлячка, если она вдруг вернется через прибрежный лед. Раз двенадцать он вздрагивал и стряхивал с себя сон, прежде чем впал наконец в беспокойную дрему. Сон его был наполнен тревожными и переменчивыми видениями. Снова он возглавлял огромную белую стаю длиннозубых волков, нападающую на стадо домашних оленей Оле Джона, бродил у края ледниковой расселины, где стояла хижина белого человека, бежал под луной и звездами с ветром наперегонки и погружался в круговерть пурги и мрак снежных буранов. Призрачные воспоминания проносились перед ним. Он их и видел, и ощущал. Если бы Джон Брейн воскрес под своей каменной пирамидой, он услышал бы печальный вой такого тоскливого одиночества, какого он сам не испытывал никогда. Ибо то, о чем грезил Быстрая Молния, больше не таило в себе ни радостного восторга, ни страстного желания. Над ним даже во сне тяготела пелена мрачного и неописуемо безнадежного отчаяния и пустоты.
Он проспал несколько часов. Когда он проснулся, над землей и морем опустился глубокий мрак. Звезды спрятались. Северное Сияние погасло. Перламутровое Сердце Неба уступило место черной бездне. Вокруг гребня пирамиды кружил и вздыхал слабый ветерок, словно душа женщины прилетела сюда, чтобы оплакать своего мертвого друга. Близость этого невидимого покойника Быстрая Молния очень явственно ощутил именно сейчас, поднявшись на ноги. Это чувство не отталкивало его. Напротив, оно заставило его приблизиться к каменной пирамиде. Под ней лежало нечто, принадлежащее Светлячку. Он тоскливо заскулил над могилой. Вслушиваясь, вглядываясь горящим взором в темноту, с сильно бьющимся сердцем и тревожным волнением крови стоял он, прижавшись плечом к черным камням. И рука Хозяина, холодная и неподвижная, протянулась из-под каменного надгробья и коснулась его души. Двадцать волчьих поколений были сметены без следа, и сейчас здесь стоял только пес белого человека. Почти физически ощущая эту руку, с волнением и трепетом, вызванными столь необычным ощущением, которое подавило в нем любые другие чувства, он снова сел у могилы и послал в черную бездну ночи долгий и протяжный вой. Новые, странные нотки звучали в нем. Дважды повторил он этот вой, прежде чем уйти во мрак, прочь от каменной пирамиды.
И вновь он направился к обледеневшему кораблю. На открытом пространстве ветер кружил низко над самой поверхностью гладких ледяных полей, жестоко жаля Быструю Молнию морозными иглами. Это был ветер, «перекатывающий снег», — ветер, который швырял ему в глаза и ноздри густые заряды мелких, как дробь, мерзлых частиц снега и льда, затрудняя видимость и обоняние. При таком ветре, игриво нагромождающем снежные сугробы и дюны, немыслимо идти по следу и бесполезно охотиться. Но для Быстрой Молнии ветер в эту ночь был сообщником и другом. Инстинкт говорил ему, что сейчас он может без особых опасений приблизиться к кораблю хоть вплотную, ибо инстинкт чувствует опасность лишь в пределах видимости, слышимости или обоняния. А Быстрая Молния, даже подойдя на двадцать шагов к вмерзшей в лед громаде корабля, с трудом сумел различить в окружающей мгле ее более темный силуэт.
Медленно, замирая через каждые несколько шагов, чтобы принюхаться и прислушаться, он обошел вокруг корабля и на противоположной стороне приблизился к «ледяному мосту» — искусственно намороженному откосу, который полого спускался с палубы, соединяя ее с поверхностью застывшего моря. Ноги всех членов команды китобойца, — как людей, так и животных, — передвигались вверх и вниз по этому «мосту»: вверх по его основательно утрамбованной поверхности втаскивали на борт мясо и шкуры убитых медведей и тюленей, вниз сходили охотник и торговец; по нему же они и возвращались. И как бы тщательно и энергично метла ночного ветра ни подметала ледяной мост, она не в состоянии была уничтожить все его запахи. Эти запахи впитывал в себя Быстрая Молния, словно дегустатор, смакуя их медленно, по глоточку. И в его первобытной душе, разрывающейся между инстинктами волка и собаки, постепенно начали происходить странные и загадочные превращения. Ему захотелось подняться. Ему захотелось пойти туда, куда ушла Светлячок. Ему захотелось подняться на самый верх этой искусственно созданной руками человека ледяной тропы, точно так же, как когда-то давно ему хотелось заглянуть внутрь хижины белого человека на краю ледниковой расселины.
