Майн Рид - В дебрях Южной Африки
Всякий, кроме бушмена, расстался бы с надеждой подкрасться на выстрел к этой птице, но Черныш не унывал.
Попросив остальных соблюдать тишину, он подполз к самому краю зарослей и лег за густым широколиственным кустом. Затем он начал издавать гортанные звуки, в точности подражая токованию дрофы-самца, вызывающего соперника на бой.
Подобно тетереву, пау многоженец и в положенное время года становится страшным ревнивцем и забиякой. Черныш знал, что для пау как раз наступила «боевая пора», и он надеялся, подражая военному кличу дроф, приманить птицу (он в ней распознал петуха) на расстояние, доступное его стреле.
Едва заслышав клич, пау поднялся во весь свой рост, расправил веер огромного хвоста, опустил крылья, так что края их волочились по траве, и ответил на вызов. Но тут смутило Черныша новое обстоятельство: ему почудилось, что на его токование отозвались две птицы сразу.
Действительно, он не ослышался: только он собрался подать голос вторично, как пау снова издал боевой клич, и в ответ раздался подобный же вызов с другой стороны.
Черныш поглядел туда, откуда донеслось ответное токование, и увидел вторую дрофу. Она, казалось, свалилась с поднебесья или, что вернее, выбежала из укрывавших ее кустов. Во всяком случае, охотники не успели оглянуться, как она уже покрыла почти половину расстояния до центра поляны.
Обе птицы теперь отлично видели друг друга, и по их движениям можно было заключить, что сейчас, несомненно, начнется бой.
Уверенный в этом, Черныш не стал больше подражать их кличу; он тихонько притаился за своим кустом. Довольно долго птицы кружили на месте, выступая чопорным шагом, принимали угрожающие позы, обменивались оскорблениями, пока не раздразнили друг друга достаточно, чтобы завязалась драка. Они сражались по всем правилам своей птичьей чести, пуская в ход три вида оружия — крылья, клюв и ноги. То ударят крылом, то стукнут носом, а время от времени, когда представлялась возможность, угощали друг друга пинком, который, принимая во внимание длину и мускулистость ноги, должен был отличаться значительной силой.
Черныш знал, что, когда они сильнее увлекутся дракой, он сможет подойти к ним незамеченный, и терпеливо ждал своей поры.
С первых же секунд стало ясно, что ему не придется даже оставить свое прикрытие: птицы в драке приближались к нему. Он наложил стрелу на тетиву и выжидал.
Не прошло и пяти минут, как птицы дрались уже ярдах в тридцати от того места, где залег бушмен. Один из бойцов мог бы услышать звон тетивы, если бы был еще способен замечать что-нибудь вокруг себя. Другой все равно не услышал бы: прежде чем звук мог достичь его слуха, отравленная стрела пробила ему уши. Наконечник вышел, а стержень остался в голове, пронзив ее насквозь.
Сраженный пау, конечно, рухнул мертвым на траву, а его противник в изумлении смотрел на тело.
Кичливый боец сперва вообразил, что это сделал он сам, и стал с триумфом прохаживаться вокруг павшего врага.
Но вот его взгляд упал на стрелу, торчавшую в голове убитого. Он взирал на нее в недоумении. Этого он не делал! Что за чертовщина… Если бы ему предоставили еще хоть полсекунды на раздумье, он, верно, пустился бы наутек; но не успел он даже толком испугаться, как снова послышался звон тетивы, просвистела в воздухе вторая стрела, и вторая дрофа простерлась рядом с первой на траве.
Черныш бросился теперь вперед и завладел добычей; подстреленные птицы оказались молодыми петухами, так и просившимися на вертел.
Подвесив дичь на высокий сук, чтобы шакалы и гиены не могли ее достать, охотники отправились дальше и, спустившись снова в безводное русло реки, пошли вперед, куда оно их повело.
Глава 27. ПО СЛЕДАМ
Они прошли не больше ста ярдов, когда набрели на один из тех прудков, о которых говорилось выше. Он был довольно велик, а ил на его берегах был испещрен следами множества разных животных. Охотники увидели это еще издали, а когда пришли на место, Черныш, несколько опередивший остальных, вдруг обернулся и, выкатив глаза, выпятив дрожащие губы, отщелкал языком слова:
— Мин баас! Мин баас! След клау!
Не приходилось опасаться ошибки: след слона нельзя спутать ни с каким другим. Ил действительно был весь изрыт большими круглыми отпечатками в добрых два фута длиною и почти такой же ширины, глубоко вдавленными в почву тяжестью огромного туловища. Каждый отпечаток представлял собой большую яму, в которой уместился бы толстенный столб.
В радостном волнении охотники разглядывали след. Было очевидно, что он оставлен совсем недавно: поверхность ила там, где она была нарушена, еще не затвердела и казалась сыроватой. Она была изрыта не более как за час перед тем.
В эту ночь к болотцу приходил, очевидно, только один слон. Среди множества следов только один был недавним — след старого и очень крупного самца.
Об этом явственно говорили отпечатки ног: чтобы оставить рытвину в двадцать четыре дюйма длиной, животное должно быть очень крупным, а очень крупным может быть только самец, старый самец.
Что ж, чем старше и крупней, тем лучше — лишь бы не оказались по какому-нибудь несчастному случаю обломанными бивни. Бивни, если обломаются, уже не восстанавливаются. Слон, правда, сбрасывает их, но лишь в самом юном возрасте, когда они у него не больше клешни омара; а те, что вырастают им на смену, уже постоянные и должны служить ему до самой смерти — не один и не два десятка лет, ибо никто не скажет, сколько десятилетий бродит по земле могучий слон.
Посоветовавшись немного, наши герои двинулись в путь по следу — Черныш впереди, а за ним ван Блоом и Гендрик.
След вел из безводного русла в джунгли.
Когда есть вокруг кусты тех пород, которыми питается слон, его путь нетрудно проследить по ним. Сейчас, впрочем, слон их не трогал, но бушмен, умевший преследовать зверя не хуже гончей, шел по слоновьей тропе так быстро, как могли поспевать за ним его спутники.
Заросли сменялись порой открытыми полянами; миновав их, охотники увидели перед собой муравейник, стоявший посреди прогалины. Слон, по-видимому, прошел около муравейника, постоял немного… Ага, тут он, должно быть, лег!
Ван Блоом не знал, что у слонов есть такая повадка. Он слышал всегда, что они спят стоя. Сведения Черныша были вернее. Он пояснил, что слоны спят иногда и стоя, но чаще ложатся, особенно в таких местах, где на них редко охотятся. Бушмен считал хорошим признаком, что слон ложился. Отсюда он сделал вывод, что в этих краях слонов мало тревожат и, значит, к ним легче будет приблизиться на выстрел. И вряд ли они захотят покинуть спокойную местность, покуда охотники не возьмут «хорошую поживу».
