Дэвид Эттенборо - В поисках дракона
— Доброе утро, — сказал я. — Где дом петингги?
Она откинула с морщинистого лица длинные седые пряди, сощурилась и, не выказывая ни малейшего удивления от встречи с двумя невесть откуда взявшимися незнакомцами, указала на крайнюю хижину. Резиденция старосты была немного больше и чуть менее ветхая, чем соседние. Мы направились к дому, провожаемые взглядами детей и старух. Песок так накалился, что по нему невозможно было ступать босыми ногами. Мы шли, пританцовывая, и от этого выглядели еще нелепей. Петингги в чистом, изящном саронге, белой рубашке и черной пичи, кокетливо сдвинутой на ухо, ожидал нас в дверях. Он широко улыбнулся совершенно беззубым ртом, крепко пожал нам руки и пригласил в дом.
Когда мы вошли внутрь, сразу стало ясно, почему деревня казалась полупустой: комната была полна парода; мужчины сидели на ротанговых циновках, устилавших пол. В помещении размером пять квадратных метров стоял «роскошный» гардероб с мутным, потрескавшимся зеркалом на дверце. Одна из стен представляла собой сплетенную из пальмовых ветвей ширму, понизу обшитую тканью. За ширмой, как я узнал позже, находилась кухня, оттуда по очереди выглядывали четыре молодые женщины; при виде нас глаза их широко раскрывались от удивления, и они тут же прятались назад.
Петингги жестом предложил нам сесть на пол в самом центре. Занавеска приподнялась, и одна из женщин, с трудом протиснувшись в комнату, начала обходить сидящих мужчин. Она шла, сильно согнувшись, стараясь, чтобы ее голова находилась ниже голов мужчин — традиционный знак уважения к ним. Женщина принесла полную тарелку кокосовых коржиков и поставила ее перед нами. За ней пришла другая — с чашками кофе. Петингги сел лицом к нам, скрестив ноги, и пригласил отведать угощение.
После долгих церемонных приветствий я, как мог, объяснил, кто мы такие и зачем приехали. Когда мне не хватало нужного малайского слова, я поворачивался к сидящему рядом Сабрану. Тот почти всегда догадывался, что я хочу сказать, и помогал мне. Иногда, правда, нам приходилось предварительно объясняться друг с другом на собственном языке, состоявшем из жестов и междометий, после чего общими усилиями добирались до сути. Время от времени из меня без всякой подсказки выскакивали удачное словцо или даже целая фраза; Сабран тогда расплывался в счастливой улыбке и шептал мне на ухо по-английски: «Это очень о’кей».
Петингги согласно кивал, с его лица не сходила улыбка. Я пустил по кругу пачку сигарет. Через полчаса я счел, что не нарушу приличий, если перейду ближе к делу. В частности, я упомянул, что наше судно село на мель недалеко от деревни.
— Туан, — сказал я, — может ли кто-нибудь поехать с нами и показать прау путь через рифы?
Петингги улыбнулся и понимающе кивнул:
— Мой сын Халинг поедет.
Однако было ясно, что никакой срочности в снятии баркаса с мели он не видит. Нам поднесли еще кофе.
Петингги сменил тему разговора.
— Моя больной, — сказал он, протягивая левую руку. Она сильно опухла и была смазана чем-то белым. — Лечусь грязью, а она не проходит.
— На судне много, очень много хороших лекарств, — заверил я, надеясь вернуть его к нашей заботе.
Он закивал и попросил показать ему часы. Я отстегнул и протянул их старику. Тот внимательно изучил хронометр, потом пустил его по кругу; все по очереди смотрели на часы и с восторгом прикладывали их к уху.
— Очень хорошие, — заключил петингги, — очень нравится.
— Туан, — ответил я. — Я не могу отдать их. Это подарок отца. Но, — добавил я, — у нас на судне есть подарки.
В комнату снова внесли кокосовые коржики.
— Делай мне фото, — попросил петингги. — Здесь был француз. Делал фото. Моя очень довольный.
— Конечно, — ответил я. — У нас на прау есть камера. Когда лодка прибудет, мы сделаем фото.
Наконец петингги решил, что время, отведенное традицией на светскую беседу, кончилось и можно закругляться. Народ потянулся из хижины на берег. Староста указал на лежащую на песке шлюпку.
— Лодка моего сына, — сказал он и с этим откланялся.
Халинг приступил к переодеванию. Процедура смены парадного саронга на рабочую одежду заняла уйму времени. Только через два часа после прибытия в деревню мы спустили шлюпку на воду. Шестеро человек вызвались ехать выручать прау. Мы установили бамбуковую мачту и натянули косой парус. Свежий попутный ветер тут же раздул его, и шлюпка помчалась по неспокойному морю к прау.
Пока нас не было, Чарльз не сидел без дела: он снимал остров с разных точек. На юте валялись камеры и объективы. Островитяне, забравшись на борт, начали с восторгом хватать эти «игрушки». Мы пытались объяснить, что, к сожалению, их нельзя трогать, но слова их не убеждали. Пришлось быстро упаковать все и унести в трюм. Разочарованные комодцы собрались на корме. Когда мы подошли к компании, они весело болтали с капитаном и Хасаном. Халинг держал нашу драгоценную банку маргарина; когда я видел ее последний раз, она была на три четверти полной.
Сейчас сын петингги выскребал пальцами дно; выудив последний кусок маргарина, он смазал им длинные черные волосы. Я посмотрел на остальных. Одни втирали маргарин в голову, другие просто облизывали пальцы. Все. Банка пуста. Мы лишились всего запаса жира, жарить было не на чем. Теперь нечего даже мечтать о разнообразной диете: в меню отныне будет один отварной рис.
Я чуть не брякнул что-то непотребное, но вовремя осекся. Маргарина ведь все равно не вернешь.
Вместо меня заговорил Халинг.
— Туан, — сказал он, почесывая голову жирными пальцами. — У тебя есть расческа?
В тот вечер наш парусник благополучно бросил якорь в бухте Комодо. Мы сидели в хижине петингги, подробно обсуждая наши планы. Петингги называл гигантских ящеров буайя дарат, что означает «сухопутный крокодил». Он сказал, что на острове их много, иногда они приходят даже в деревню и роются в отбросах. Я спросил, охотятся ли на ящеров. Он отрицательно покачал головой. Буайя совсем не такие вкусные, как дикие кабаны, какой толк убивать их? И потом, добавил он, это опасные звери. Два месяца назад один из жителей деревни шел сквозь кустарник и споткнулся о ящера, затаившегося в траве аланг-аланг (императа цилиндрическая). Тот огрел его могучим хвостом так, что человек рухнул, потеряв сознание. Монстр в ярости накинулся на жертву. Раны оказались такие жуткие, что человек умер вскоре после того, как его нашли… Не поручусь за достоверность этой истории. Вполне возможно, это одна из типичных деревенских баек, рассказываемых с целью ошеломить заезжего иностранца.
