Натуралист на мушке - Даррелл Джеральд
Нам посчастливилось попасть сюда в пору цветения кактусов, и поэтому вся пустыня представляла собой фантастическое буйство красок. Здесь были цветки зеленые, как нефрит, желтые, словно нарциссы, пурпурные, будто вереск, розовые, как цикламены, апельсиново-оранжевые и алые. Если бы вас внезапно перенесли в пустыню, наполненную этим колючим изобилием самых невообразимых форм и ярких восковых цветов, а затем сказали бы, что вы находитесь на Марсе, вы без колебаний в это поверили бы.
Хотя пустыня Сонора очень жаркое место, воздух здесь настолько сухой, что жара почти не чувствуется. На самом деле, находясь в кактусовом лесу, всегда следует соблюдать осторожность, поскольку вы можете сильно обгореть, сами того не заметив. И, конечно же, дополнительную опасность представляют сами кактусы, которые окружают вас со всех сторон, держа свои колючки наготове. Например, попробуйте задеть опунцию, и вы сразу же поймете, насколько обманчиво ее сходство с милым пушистым медвежонком. Потом вы битый час будете выщипывать ее колючки из рубашки или брюк. Жизни нашего Эластера, который всюду передвигается бегом и постоянно спотыкается о собственные ноги, большую часть времени, проведенного нами в Соноре, угрожала смертельная опасность. Однажды, энергично отступая спиной вперед, чтобы найти наилучший ракурс, он налетел на невероятно колючий и неуступчивый кактус цереус, который рос на этом месте не менее ста лет и поэтому не видел никаких причин уступать дорогу режиссеру фильма. При попутном ветре вопли Эластера были бы слышны даже в Лондоне.
Нам очень повезло в том, что нам оказывали огромную помощь сотрудники Музея пустыни Сонора — уникального заведения, где основную часть экспозиции представляют живые животные, а не их чучела. Нам, конечно же, позволили одолжить у музея часть наших кинозвезд, большинство из которых были ручными. Но, как оказалось, ручные животные имеют свои недостатки. Мы хотели показать в своем фильме известный способ ловли ящериц (который я сам с успехом использовал в разных частях света) с помощью петли из лески, привязанной к палке. Вот как это делается: вы осторожно подкрадываетесь к ящерице, плавным движением накидываете ей на шею петлю — быстрый рывок, и она у вас в руках. Чтобы продемонстрировать эту технику, мы одолжили у музея одного из старейших его обитателей — огромную почтенную игуану. Эти ящерицы, достигающие в длину до двух футов, имеют толстое рыжевато-коричневое тело, широкую морду, своим выражением напоминающую Черчилля (не хватает только сигары), и очень мощный хвост. Позаимствованную нами игуану звали Джо, и он взирал на нас с такой важностью, словно только что закончил произносить речь общемирового значения. Мы объяснили ему со всей деликатностью, в чем заключается его роль, — всего лишь живописно развалиться на камне среди песка, подождать, пока Ли подкрадется со спины и накинет петлю на его жирную шею, а затем, почувствовав, что петля затянулась, начать извиваться и брыкаться изо всех сил, будто он слабоумная дикая игуана, а не тот, кто наслаждается преимуществами своего привилегированного положения в Музее пустыни Сонора на протяжении последних двадцати пяти лет. По высокоинтеллектуальному выражению на его физиономии мы пришли к заключению, что все наши инструкции приняты к сведению, а поскольку роль была еще и без слов, это позволяло надеяться на то, что он справится с ней с блеском. Эластер окончательно уверовал в то, что перед ним восходящая кинозвезда, и даже дошел до того, что потрепал Джо по голове, пробормотав: «Хорошая змею ка».
Однако, после того как камеры были установлены и Ли, вооруженная палкой с петлей на конце, уже ожидала сигнала к началу съемок, с Джо произошла странная перемена. Продолжая сидеть на своем камне, он внезапно перестал быть той подвижной, живой игуаной, которой мы все его знали и любили. Охваченный тем, что, по всей видимости, являлось распространенной среди рептилий формой страха перед публикой, он застыл в абсолютно неподвижной позе, напоминая творение рук искусного таксидермиста. Даже когда затянувшаяся на шее петля оторвала его от камня, он не мигал и не двигался, будто бы и в самом деле до самого кочика хвоста был набит опилками. Более того, ничто уже не могло вывести его из состояния транса. Мы кричали на него, махали перед ним руками, бросали ему под нос аппетитных жуков, но все было напрасно. Джо по-прежнему оставался неподвижен, словно каменное изваяние. Нам ничего не оставалось, кроме как с позором вернуть его в музей.
Со змеями нам повезло значительно больше. Стивен Хейл, который был нашим консультантом-герпетологом и заведующим террариумом, приехал на нашу съемочную площадку в пустыне с полными мешками змей, извивающихся в багажнике его грузовичка, — зрелище, от которого наиболее слабонервные члены нашей съемочной группы почувствовали легкую дурноту. Гремучая змея с ромбовидным узором на спине пребывала в дурном настроении и начала трещать задолго до того, как подошла ее очередь покинуть свой мешок и появиться перед камерой. Это была очаровательная змея изысканной расцветки, и она неутомимо протрещала в течение всей своей долгой сцены, злобно бросаясь на все, что попадало в пределы досягаемости. Арлекиновый аспид, своим ярким узором в розовую, красную, черную и желтую полоску напоминающий эпатирующий шелковый итальянский галстук, доставил нам больше всего хлопот. Он продемонстрировал беспрецедентную скорость и скрылся между камней в мгновение ока. Но, вероятно, самой красивой и, совершенно определенно, самой дружелюбной змеей оказался пятифутовый американский уж, покрытый иссиня-черной сверкающей чешуей в ярко-желтую полоску. У него были огромные влажные глаза и чуть приподнятые уголки рта, что придавало ему необычайно кроткое выражение, поскольку казалось, что он все время застенчиво улыбается. Он покорно позволял поймать себя петлей из лески и палкой с раздвоенным концом, находить себя на камнях и под ними, неутомимо ползал между кактусов и других пустынных растений. Кроме того, он не возражал против того, чтобы его бесконечно брали на руки, и нежно обвивался вокруг пальцев, рук и шеи Ли. И только в самом конце, после того, как Эластер сказал Ли: «Ну а теперь положи эту ящерицу вот на этот камень», оскорбленная змея повернулась и укусила ее. К счастью, ужи, как известно, неядовиты.
Одним из самых интересных моментов наших съемок в пустыне, по крайней мере для меня, стала встреча в естественных условиях с моей самой любимой птицей — калифорнийской бегающей кукушкой. Со своим безумным взглядом, забавным торчащим хохолком и манерой бега вприпрыжку, придающей ей поразительное сходство с длинноногими бегунами, калифорнийская кукушка, несомненно, является одной из самых комичных и привлекательных птиц. Нам удалось снять на пленку любопытный эпизод, наглядно демонстрирующий, что в суровых условиях пустыни ничто не пропадает впустую. Мы нашли гнездо с тремя птенцами калифорнийской кукушки, и один из них был мертв. К нашему изумлению, когда мать это обнаружила, она взяла мертвого кукушонка и стала скармливать его одному из оставшихся птенцов. Когда мы видели их в последний раз, птенцу удалось проглотить голову и шею своего мертвого братца, в то время как тело свисало у него из клюва. По всей видимости, такой метод поглощения пищи достаточно распространен у калифорнийских кукушек, поскольку нередко они ловят и убивают змей, которые слишком велики для того, чтобы проглотить их за один присест. В таком случае они проглатывают столько, сколько смогут, а то, что не влезло, остается свисать снаружи. После того как половина змеи успешно переварится, они заглатывают оставшуюся половину.
Именно в ходе наших съемок в пустыне у нас выдался один из тех ужасных дней, которые превращают кинопроизводство в такой непредсказуемый и нервозный процесс для всех, кто в нем участвует. Стремясь отразить все аспекты пустынных условий, мы сняли пустыню с кактусами, пустыню с кустарниками, пустыню с камнями и полупустыню с травой. Нам осталось лишь снять то, что большинство людей считают типичной пустыней — мили и мили песчаных дюн. Проводя рекогносцировку местности, Эластер нашел идеальную съемочную площадку в пятидесяти милях от нашей гостиницы. Там трехсот- и четырехсотфутовые дюны, живописно вылепленные дождем и ветром, простираются во всех направлениях до самого горизонта. Более того, прямо через эту область проходила крупная автомагистраль, что максимально упрощает к ней доступ. Эластер расписывал эти дюны, не жалея красок, и у меня сложилось твердое убеждение, что рядом с ними померкнут пески Внутренней Монголии, Гоби и Сахары. И вот, испытывая радостное возбуждение от перспективы снять сцены, которые смогут соперничать, если не превзойти, все то, что смог показать Голливуд в фильме «Beue Geste», [3]мы встали очень рано и отправились навстречу восходу, туда, где на фоне золотистого неба высвечивались алые и пурпурные, тонкие, как перышки, облака.
