Человеку нужен лебедь - Григорий Григорьевич Володин
Такую пшеницу трудно сыскать в окружающих Азовскую дачу черноземных полях, а они родят славную кубанку. Высока на даче пшеница — человеку в ней затеряться проще простого; а где еще увидишь такой колос: длинный, тучный. Поле не колышется — сухой, жаркий ветер негромко гудит где-то вверху: для этих хлебов нет «астраханца». А лесничий все так же молча увлечет скептика на западные опушки. Не близки они, но вот перед взором расстилаются необозримые поля, и хотя уже целую неделю дуют огневые восточные ветры, хлеба до самого горизонта зеленые, без белых плешин седых колосьев. И надо уйти далеко-далеко в степь, чтобы почувствовать слабое дыхание суховея, обессилевшего в борьбе с лесами.
А в вечернем лесу уже снова слышны соловьи. Теперь они властвуют безраздельно: молчат синицы и зяблики, не кукуют кукушки, не плачут иволги и горлинки, только соловьи! И они будто понимают это, — отчетливо слышна песня каждого. Он выговорит колено и смолкнет, славно слушает соседа, а тот не торопится, не буйствует, а ведет спокойно и громко звонкие переливы.
В сумеречном лесу похолодало; в густом подлеске влажнеют от росы травы; на просторных полянах на всю ночь раскрылись и приятно запахли белые цветы хлопушки и дремы, а бледно-розовые граммофончики вьюнка на ночь закрылись. Замелькали ночные бабочки: крупные — вьюнковые бражники и ленточницы, мелкие — многочисленные совки.
Козодой-полуночник несколько минут, не прерываясь, тянет несложную трель: «Тр-тр-уэр-р-р». Потом взлетает, резко хлопает крыльями и заканчивает свою песнь пронзительным криком: «Уик! Уик!»
Чем больше козодоев в лесу, тем здоровее деревья: многих вредных насекомых уничтожают эти некрасиво поющие ночные птицы.
Сгустились сумерки, и отправились в бесшумные полеты совы: большая ушастая и маленькая сплюшка, что кричит: «Сплю! Сплю!» — будто всем рассказывает, что она спит, а сама в полете; мелькает на дорогах огромный пучеглазый филин. Лес оглашается то жалобными стонами, то пискливым криком или хохотом, то словно десятки кошек замяукают в разных концах. Совы как будто запугивают всех жителей лесных, требуют тишины, так необходимой им, ведь они ищут добычу по звукам. И когда раздается этот дикий концерт, все затихает.
И соловьи стихают, стихают до утра…
Ночь. Изредка беспокойно трещит сорока. Трещит короче, глуше, чем днем, и на одном месте, — видимо, под ее гнездом кто-то хрустнул валежником.
Небо заволакивает тучками.
Обессилев в борьбе с тысячами лесных полос, вставших на его пути от Урала до Днепра, суховей сегодня умер над лесом.
Степи облегченно вздыхают, и будто слышится разговор хлебов — это шелестят колосья.
БЕЛОКРЫЛЫЙ
В тесном воробьином гнезде на чердаке четырехэтажного дома рядом с орущими, как и он сам, братьями и сестрами Белокрылый не чувствовал своей исключительности. Когда подлетали родители, он как можно шире раскрывал клюв и получал равные со всеми доли корма. Был он не меньше и не больше остальных, почти одинаковой окраски.
Наравне со всеми летом ему предстояла не очень трудная жизнь в многолюдном городе. Если не очень рассиживаться на зеленых ветках, а почаще наведываться к хлебным магазинам и столовым, можно легко прокормиться. Не угрожали и большие опасности: над городскими улицами не патрулировали хищные птицы, при которых, чуть зазевавшись, запросто очутиться у них в острых и беспощадных когтях; редкие кошки, обленившиеся от безделья — химия вывела мышей, ожиревшие от постоянной и чрезмерной сытости, нерасторопные и тяжелые на подъем, предпочитали дремать в холодке кустов, а не охотиться за юркими и ловкими птицами.
О морозах, метелях и снегах Белокрылый ничего не знал, ему предстояло первый год жить на земле, и он не беспокоился о зиме — временах голодных и холодных.
Выглядывая из высокого гнезда, Белокрылый видел огромный солнечный и интересный мир, который манил его к себе, обещал счастливую жизнь. Недоуменно следил он лишь за стремительными полетами стрижей и ласточек, чувствуя свою тяжелую неподвижность.
Когда один из старших братьев, будто неосторожно повернувшись, вывалился из гнезда, от страха за его судьбу Белокрылый испуганно запищал. Но выпавший раскинул крылья и не упал на черный асфальт, а неловко дотянул до зеленой ветки, ткнулся в нее, выпустил лапки, зацепился коготками и обрадованно закричал на весь большой мир. А около него тотчас появились родители, одобрительно зачирикали и оба отдали ему корм. Потом они опять подлетели к нему с кормом.
Пришло и время Белокрылого, когда он выкарабкался на край гнезда и скакнул вниз. Сердце у него испуганно замерло, заколотилось в груди, словно вырываясь наружу, в глазах потемнело. Но он взмахнул крыльями и вдруг ощутил в них силу, а в гнезде они были беспомощны, тут же понял, что падение его прекратилось, понял, что ему суждено летать, как его родителям, как стрижам и ласточкам, и от этого весело зачирикал еще в полете.
Маленькой дружной стайкой под бдительной и ласковой охраной родителей они счастливо жили на большом, с густыми листьями тополе. Белокрылый был веселым и смелым воробьенком, чаще всех перелетал с ветки на ветку, сам старался отыскивать корм, любил воевать с гусеницами. А когда не мог осилить их, начинал громко кричать, сзывая всю семью — и малых и старых — на помощь. Звонче всех пел, когда наступал новый день, когда еле-еле начинало рассветать, и все птицы в это время пели, приветствуя наступающий счастливый день. Потом семья покинула дерево и начала путешествовать по большому двору между высокими домами. Здесь родители терпеливо и дотошно учили малышей искать корм, отличать съедобные зерна от негодных, различать друзей от врагов, определять безопасное расстояние, ближе которого никого нельзя к себе подпускать. Здесь же он впервые увидел большую остроухую собаку, которая сперва хотела пройти мимо, а потом вдруг рявкнула на него таким басом, что он чуть было не забыл, взлететь, но мать так ободряюще запищала, что он осилил страх и был таков. С дерева он как-то долго разглядывал серую жирную кошку, она лежала с закрытыми глазами и не шевелилась, хотя он шумно возился на ветке. Он привык к людям, почти не боялся их, когда они проходили мимо, чуть отскакивал в сторону, чтобы ненароком не наступили на него. И он стал знать — там, где собираются люди, почти всегда есть корм: хлебные крошки, ягоды, какая-нибудь крупа и даже что-то сладкое. Это было радостное и
