Сергей Иванов - Хлеб и снег
В следующие два дня всё было то же. И хотя по утрам снег лежал, остеклённый хрупким настом, уже к полудню с дома летели вразнобой крупные капели, а снег старел, темнел чуть ли не на глазах и оседал. С высоких елей то и дело рушились огромные шапки, оставляя за собой хвосты сверкающей пыли и качание ветвей.
Прекрасный этот праздник продолжался почти целую неделю. Потом зима опять вошла в силу, сухой снег засыпал следы оттепели, а мороз что есть силы кусал Джульке нос и язык. И всё-таки Джулька помнил о том солнечном островке в огромном море зимы, помнил и надеялся побывать там хотя бы ещё раз.
А дни шли за днями. И каждый новый день был всё солнечней. Кончился февраль. Ветры завели длинную песню, как оно обычно случается в марте. А морозы куда-то девались, и только по ночам нет-нет да и заползали в конуру. Но это уж было не страшно! А значит, и жить Джульке становилось всё проще и веселей. К тому же у него теперь появились кое-какие охотничьи дела. На опушке, у самого леса, объявились мыши. Там и здесь в снегу виднелись ходы в их норы. А всё кругом было исчерчено незаметными для глаза, но остро пахнущими мышиными тропами. Джулька с наслаждением вынюхивал эти места, но как поймать мышь, он не знал. Он нетерпеливо совал нос в норку. Мыши там не было. Но вдруг она выскакивала из совсем другого входа, бежала по насту, словно коричневый дрожащий шарик, и потом снова проваливалась под снег. А Джульке не хватало ловкости сразу броситься за мышью. И когда он подскакивал, мыши уже и след простыл!..
Джулька пробовал караулить, притаившись у самых норок. Но мыши, наверное, замечали из-под снега его тень. Ведь Джулька был по сравнению с ними настоящим слоном!
Только однажды ему повезло. Из норы, совсем близкой, неосмотрительно выскочил какой-то глуповатый мышонок. Джулька успел прыгнуть и цапнул мышонка за хвост. Огромное охотничье счастье тут же обрушилось на Джульку. Но это самое счастье и погубило всё дело! Джулька от радости сильно сжал челюсти, мышонок рванулся и тут же исчез в норке. А во рту у Джульки остался обрывок мышиного хвоста. Минуту Джулька стоял в растерянности. Потом он решил съесть хоть этот обрывок. Но хвост был удивительно невкусным. И тогда Джулька задвигал языком, затряс мордой и выплюнул свою жалкую добычу на снег… Больше мышами Джулька не интересовался. Всё-таки мыши — это не дело для охотничьей собаки!
Однажды утром — было это в конце марта, — когда Джулька, стоя под елью, облаивал синиц, впрочем, нисколько его не боявшихся, к дому Лесника подъехали сани, в которые был запряжён гнедой конёк. Джулька бросился к саням и к незнакомцу, который уже поднимался на крыльцо.
Этому Джульку никто не учил, это он знал от рождения: есть на свете «чужие», и от них надо охранять Лесника. Джулька уже был у дома, когда дверь отворилась и вышел сам Лесник.
— О, Петрович! — сказал Лесник и протянул незнакомцу руку.
— Здорово, Кузьма! — приветливо отозвался незнакомец.
Джулька зарычал, залаял, в его сердце горела огромная, страшная злоба. И поэтому, может быть впервые, лай у него получился грозный, как у настоящего пса.
— Тихо, Джулька, свои, — ласково сказал Лесник.
Но Джулька не мог успокоиться. Тогда Лесник крикнул на него строго:
— Нельзя! Нельзя, говорят тебе!
Джулька почти сразу умолк, а Лесник, обращаясь к гостю, спросил:
— Ну как, хорош?
— Хорош! — ответил незнакомец. — Ничего не скажешь, хорош! — Он тоже был охотник.
— Джульбарс! — с гордостью сказал Лесник, и Джулька, услышав своё имя, вильнул хвостом.
Потом Лесник и незнакомец ушли в дом, а Джулька понюхал сани, для порядку облаял конька, который стал всхрапывать и бить передней ногой в снег. Потом незнакомец вышел, и Джулька уже на него не лаял, потому что помнил про «нельзя». Он даже разрешил себя погладить, но ему это совсем не было приятно. Даже и не напоминало те мгновения, когда его гладил Лесник. Потом незнакомец сел в сани и укатил по дороге куда-то в лес. Вот и всё. Но Лесник вдруг начал делать какие-то непонятные и тревожащие Джульку вещи. Если б Джулька был человеком, он сразу бы догадался, что Лесник собирается в дорогу. Но Джулька этого, конечно, понять не мог, а только чувствовал прихлынувшую вдруг тоску.
Лесник часто ходил в дом, из дому, потом вдруг запер сарай, закрыл ставнями окна. Потом он вынес целый таз похлёбки и поставил её перед Джулькиной конурой. Похлёбка была очень густая, там было много хлеба и ещё мелко накрошена колбаса. Джулька сейчас же начал эту колбасу выедать.
А Лесник ушёл в дом и очень скоро появился в новом, незнакомо пахнущем полушубке и с рюкзаком за спиной. Джулька всё время испытывал непонятную тревогу. Лесник нагнулся к нему, потрепал легонько, погладил и стал говорить что-то грустным голосом. И Джульке тоже стало грустно, он стоял тихий и присмиревший.
— Сегодня у нас вторник, — говорил Лесник, — а уж до субботы я непременно обернусь. Вот и считай: среда, четверг, пятница — три дня. Будешь тут за хозяина. Не балуй. — Он вздохнул: — А мне, брат, в город надо. Ничего не попишешь — служба.
Он хотел ещё что-то сказать, но тут появились уже известные Джульке сани. В них сидел тот же незнакомец и ещё один незнакомец, новый. Сани остановились, Лесник сел в них, а Джулька остался у крыльца.
— Ты давай-ка рысью, — попросил Лесник, — а то как бы пёс за нами не увязался.
Незнакомец причмокнул, взмахнул вожжами, конёк сразу побежал.
У Джульки сердце сжалось, он бросился за санями. Но Лесник крикнул:
— Нельзя, Джульбарс! На место!.. Дом стереги.
И тут сани скрылись за деревьями…
Просто удивительно, до чего быстро место без человека становится пустым. Вот уже сорока безбоязненно скачет по крыльцу, вот пошёл снежок и припорошил остывшую трубу. И дверь уже долго-долго не открывается, хотя у Джульки есть надежда, что она всё-таки вдруг откроется и оттуда выйдет Лесник. Но тишина кругом, сумерки выползают из леса. И в доме ни звука, ни огонька, даже окон нет.
Печально Джульке лежать в конуре, печально и страшно. А выходить и того страшнее. Нет Лесника — пусто!..
На следующий день наступила весна. Солнце засветило ровно и горячо, и по всему лесу началась капель, словно после дождя. Конечно, Джулька обрадовался весне вместе со всей природой, но тоска по Леснику не давала ему покоя. Джулька ходил вокруг дома, царапался в дверь, хотя вообще-то знал, что всё это зазря!.. Он не умел помнить, как это умеем мы, не мог представить себе Лесника — высокого, голубоглазого, небритого дня два или три. Но Джулька чувствовал: у него отняли что-то самое важное — словно лапу отрубили…
