Маршал Саундерс - Красавец Джой
После этого я сидел не шевелясь около хозяина; я дрожал всем телом. Никогда я не забуду этой страшной ночи. Казалось, что прошли многие часы с тех пор, как мы здесь, но на самом деле прошло еще немного времени. Скоро вся гостиница стояла в огне; дыму было очень мало. Все внутри выгорело, пламя не находило больше пищи.
Пожарные и публика отступили и смотрели теперь молча на огромный пылающий костер. Кто-то медленно подошел к нам. Это был господин Монтачью.
Я раньше видел его; это был господин всегда очень хорошо одетый и тщательно причесанный. Теперь лицо его было черное от сажи; волосы спереди совсем обгорели, платье висело на нем лохмотьями. Господин Морис, увидев его, вскочил.
— Где ваша жена, Монтачью? — воскликнул он.
Господин Монтачью ничего не ответил, он только указал на горевший дом.
— Не может быть! Нет ли ошибки? Ваша молодая жена! Это невозможно!
Господин Морис трясся как в лихорадке, говоря это.
— Сомнений нет, — тихо возразил Монтачью, — она сгорела. Дайте мне мальчика.
Чарли опять упал в обморок. Отец взял его на руки и повернулся, чтобы идти.
— Монтачью! Мое сердце разрывается за вас, — сказал мой хозяин. — Не могу ли я в чем-нибудь помочь вам?
— Нет, спасибо, — отвечал господин Монтачью и ушел с сыном.
Я только собака, но и я понял, каким отчаянием звучали его слова.
Глава XXV
БИЛЛИ И ИТАЛЬЯНЕЦ
Ждать нам было больше нечего; мы отправились домой. Хотя уже было за полночь, госпожа Морис не ложилась спать; она отворила дверь, и я, совсем измученный впечатлением пожара, вошел с хозяином в дом.
— Не шуми, — сказала госпожа Морис мужу. — Лора и мальчики спят. Я нарочно их не будила. Ну что, сильный пожар? Гостиница горит?
Господин Морис опустился в кресло и закрыл лицо руками.
— Что с тобой, Вильям? — воскликнула его жена тревожно. — Говори, пожалуйста! Ты не получил ушибов?
Она поставила свечку на стол и села подле мужа.
Он открыл лицо. По щекам его текли слезы.
— Десять жизней человеческих погибло, — сказал он, — в том числе и госпожа Монтачью.
— Неужели, Вильям? Как это ужасно!
Госпожа Морис была сильно потрясена известием. Муж ее не мог сидеть на месте, он заходил взад и вперед по комнате.
— Зрелище было ужасное, Маргарита, — сказал он. — Не дай Бог когда-нибудь увидеть подобное. Помнишь, как я восставал против этой безобразной постройки. Настоящая мышеловка! Кругом просторные улицы, невысокие дома. К чему они возвели эту вавилонскую башню? За это Богу ответят люди. Подумай об этой бедной женщине. Какая ужасная смерть!
— Где она была? Как это случилось? А ее муж и Чарли спаслись? — спрашивала госпожа Морис упавшим голосом.
— Да, Чарли и господин Монтачью успели благополучно выскочить из гостиницы. Мальчик переживет несчастье, у него вся жизнь впереди, но бедный Монтачью — конченный человек. Ты знаешь, как он любил жену. О, Маргарита, когда люди перестанут быть дураками? Подумай о всех остальных жертвах пожара. Эти люди были так же дороги кому-нибудь, как и госпожа Монтачью своему мужу и ребенку. Сколько горя, сколько страданий, оттого, что люди нелепо устроили свою жизнь!
Бедный господин Морис казался совершенно измученным и больным; жена его не стала больше говорить о пожаре, но занялась растопкой камина и заварила чашку горячего чая. Потом она уговорила мужа лечь на диване и сама с ним просидела до зари. С наступлением света она убедила его лечь в постель.
Я ходил по пятам за хозяйкой. После всего виденного, после страха, который я испытал, было особенно отрадно чувствовать себя в хорошем доме с добрыми людьми. От удовольствия я тыкался мордой в колени хозяйки. Она раз наклонилась ко мне, взяла мою голову в руки и сказала:
— Милый Джой, жизнь наша полна горя и всяких испытаний.
Утром, до чая, мальчики ходили в город и вернулись оттуда со всеми подробностями о пожаре. Загорелось, говорят, наверху, где веселая компания подвыпила за картами и опрокинула лампу. Вместо того, чтобы сейчас же позвать ближайшую помощь, они побежали за прислугой вниз, а в это время огонь разошелся и скоро перешел в передний фасад, туда, где находились госпожа Монтачью и женская прислуга гостиницы. Господин Монтачью прибежал спасать жену, но в коридоре было уже столько дыму, что он не смог дойти до ее двери, сколько ни старался, и его вытащили сверху в полубессознательном состоянии. Несчастный, говорят, заперся с сыном в квартире, которая имелась при конторе, и никого не пускает к себе. Когда он снова появился среди людей, его нельзя было узнать: он весь поседел и вдруг совсем состарился.
Почти все лошади, принадлежавшие гостинице, сгорели; только немногих удалось вывести с завязанными глазами.
Итальянца мальчики нашли сидящим на пустом ящике; он молча смотрел на дымящиеся развалины гостиницы; слезы текли по его щекам. Он оплакивал своих друзей: лошадей, гуся, обезьян, коз и собак. У него остались одни птицы, благодаря тому, что ему было разрешено держать их в своем номере. После целой жизни трудов и лишений бедняк очутился в полном разорении. В конце разговора выяснилось, что и попугая итальянец считает сгоревшим, а эта птица, по его словам, умела отвечать на сорок вопросов, и кроме того, могла узнавать время на часах.
Джек Морис объявил ему, что попугай спасен и находится у них в доме, что он вполне невредим, но отчаянно ссорится с их домашним попугаем Беллой. Услыхав эту добрую весть, старик, говорят, немного ободрился.
Мальчики скоро выведали, что он еще ничего не ел; тогда они сходили в ресторан и принесли ему завтрак, чем необыкновенно тронули старика. Говорят, у него слезы капали в чашку с кофе. Он рассказывал, как у него сердце разрывалось, когда его дорогие звери ревели, а он не мог их спасти.
Мальчики после чая ушли в школу, но Лора весь день сидела дома, грустная и молчаливая. Она ни за что не могла приняться. И родители ее тоже все разговаривали о пожаре; они не могли привыкнуть к мысли об ужасной смерти госпожи Монтачью.
Вечером господин Морис пошел в город, чтобы устроить итальянца на ночь. Вернувшись оттуда, он сказал, что узнал настоящие годы итальянца. Оказалось, что он вовсе еще не так стар, и когда господин Морис обнадежил его, что можно будет в городе собрать для него денег, он очень обрадовался, говоря, что в таком случае приобретет новых зверей, конечно, не так много, как прежде, и обучит их всяким фокусам, что даст ему кусок хлеба на будущее время.
— Мы не можем серьезно помочь ему деньгами, — сказал господин Морис в заключение, — чем же мы можем поддержать его? Мы можем пожертвовать ему кого-нибудь из наших любимцев, например, Билли. Собачка прерасторопная и еще очень молодая. Итальянец скоро сделает из нее ученую собаку.
