Только звери - Джеральд Даррелл
В эту минуту ласка, гибкая, как змея, скользнула в дыру у основания стены. А из другой дыры, чуть выше, выскочил еще один зверек. Насмерть перепуганный, он пробежал по верху стены и скрылся в расщелине. Мое сердце учащенно забилось, ведь я успел опознать животное, за которым охотился не первый месяц; это была садовая соня — пожалуй, один из самых симпатичных европейских грызунов. Величиной с половину крупной крысы, в светло-коричневой шубке, с ярко-белым брюшком и длинным пушистым хвостом, заканчивающимся черно-белой кисточкой; мордочка опоясана полоской черной шерсти, протянувшейся из-за ушей вокруг глаз, — до смешного похоже на маску, служившую прежде непременным атрибутом грабителей.
Как быть? Там, внизу, два зверька, которых я страстно желаю заполучить, причем один гонится за другим, и оба чрезвычайно сторожкие. Нужен точный расчет, иначе можно остаться с носом. Я решил начать с ласки — она более подвижна, а соня вряд ли покинет свое новое убежище, пока ее не спугнут. Поразмыслив, я заключил, что сачок превосходит рубашку как орудие лова, и, вооружившись им, предельно осторожно двинулся вниз по склону, замирая на месте всякий раз, когда ласка выглядывала из дыры. И вот уже лишь несколько шагов отделяют меня от стены. Крепко сжимая рукоятку сачка, я ждал, когда ласка выйдет из недр исследуемого ею убежища. И она вышла, но так внезапно, что я был застигнут врасплох. Ласка села на задние лапки и воззрилась на меня с любопытством, в котором не было и намека на тревогу. Я уже приготовился взмахнуть сачком, как вдруг через кусты, свесив язык и виляя хвостом, ко мне с треском прорвались три барбоса, до того счастливые, словно увидели меня вновь после долгих месяцев разлуки. Ласка исчезла. Только что сидела на камне, остолбенев от ужаса при виде собачьей лавины, — и нет ее. Основательно отчитав собак, я прогнал их почти на самый верх горы, где они улеглись в тени, озадаченные и обиженные моей вспыльчивостью. После чего я решил попытаться поймать соню.
За долгие годы скрепляющий камни раствор утратил вязкость, и сильные зимние дожди вымыли его, так что от дома остались, по существу, только куски сухой кладки. Пронизывающий стены лабиринт сообщающихся ходов и полостей служил идеальным убежищем для всякой мелкой живности. Единственный способ охоты в таких условиях — разобрать кладку, что я и принялся делать. Прилежные старания позволили мне обнаружить лишь пару негодующих скорпионов, несколько мокриц да юного геккона, который обратился в бегство, оставив мне извивающийся хвостик. Было жарко, хотелось пить, и, потрудившись над стеной около часа, я сел передохнуть в тени у еще не тронутого участка.
Прикидывая в уме, сколько времени уйдет на разрушение оставшейся кладки, я вдруг увидел соню. Вынырнув из дыры примерно в метре от меня, зверек полез вверх, словно этакий тяжеловесный альпинист, а очутившись наверху, уселся на тучном седалище и принялся старательно мыть свою мордочку, не обращая на меня никакого внимания. Я не верил своей удаче. Медленно, с величайшей осторожностью занес сачок над соней, затем резко опустил вниз. И все было бы хорошо, будь верхняя грань стены ровной. Увы, прижать края сачка так плотно, чтобы не было просвета, оказалось невозможно. К моему великому разочарованию и недовольству, соня, оправившись от испуга, протиснулась на волю, промчалась вдоль стены и исчезла в очередной расщелине. Правда, это ее погубило: она очутилась в тупике и не успела обнаружить свой промах, как я уже накрыл выход сачком.
Теперь предстояло извлечь зверька из укрытия и посадить в сумку так, чтобы избежать укусов. Задача непростая, и острейшие зубки успели вонзиться в подушечку моего большого пальца, окропив кровью меня, мой носовой платок и самого зверька. Все же мне удалось водворить его в сумку. Окрыленный успехом, я уселся верхом на Салли и торжествуя направился домой с новым приобретением.
Дома я отнес соню в мою комнату наверху и поместил в клетку, до недавних пор служившую обителью для детеныша черной крысы. Детеныш кончил свое существование в когтях моей сплюшки Улисса. Эта сова была твердо убеждена, что все грызуны сотворены милосердным провидением для наполнения ее желудка, а потому я позаботился о том, чтобы моя драгоценная соня не могла сбежать, обрекая себя на схожую участь. Заточив добычу в клетку, я смог более внимательно рассмотреть ее. Оказалось, что зверек — самочка, а подозрительно большой живот сони наводил на мысль, что она беременна. Поразмыслив, я дал ей имя Эсмеральда (я как раз прочел «Собор Парижской богоматери», и героиня романа покорила мое сердце) и выделил для размещения будущего потомства картонную коробку, выстланную паклей и сухой травой.
Первые несколько дней Эсмеральда бульдогом кидалась на мою руку, когда мне надо было произвести уборку в клетке или поставить корм, но через неделю обвыклась и стала относиться ко мне терпимо, хотя и с некоторой опаской. По вечерам Улисс, восседавший на своей жердочке над окном, просыпался, и я отворял ставни, чтобы он мог вылететь на охоту в озаренные луной оливковые рощи, откуда он возвращался уже около двух часов ночи; дома его ждала тарелочка фарша. Проводив Улисса, можно было выпустить Эсмеральду из клетки и дать ей размяться часок-другой. Она оказалась очаровательным существом, удивительно грациозным, несмотря на тучность, и совершала поистине головокружительные прыжки с буфета на кровать, которая служила трамплином для последующего прыжка на книжную полку или на стол, причем длинный пушистый хвост играл роль балансира. Любопытство ее не знало предела, и каждую ночь соня с трепещущими усиками тщательнейшим
