Франтишек Непил - Я, пёс Барик
Если увидите дерево, косматое от вороньих гнёзд, значит, там ворОны устроили свою деревню. А вОроны так не селятся. ВОрон вьёт гнездо на отшибе, подальше от соседей, чтоб к нему в дом никто клюв не совал. Перья у ворон такие же чёрные, как у воронов, только ворОны ещё штанишки носят, коротенькие такие — шортики называются, а вОроны нет. Не носят. Вообще-то и вОроны и ворОны на нас, собак, похожи. Такие же осторожные и чуткие. Попробуй-ка, подойди близко! Не подпустят. Мгновенно снимаются с места, и нет их. Охотники ворчат, что эти хищницы яйцами лакомятся, а про то, что вредных грызунов уничтожают, забыли.
Живут ворОны парами. По-семейному. Когда мама высиживает птенцов, папа носит ей еду. То дохлую рыбку, то корочку хлеба, а иногда кое-что повкуснее: улитку, например, слизняка или жуков-пауков. Кое-кому такое угощение не по вкусу, а некоторые, хочешь не хочешь, едят. Это полезно. Что касается ворОн и вОронов — не знаю, но для природы очень.
И ворОны и вОроны любят свои гнёзда и не покидают их. Совсем как мы, собаки, любим свою конуру. Живут в них из года в год и каждую весну ремонтируют. Латают, чинят, делают пристройки и надстройки. Гнездо становится всё больше и больше. Вот оно уже с хорошую корзину! Такое подойдёт даже орлу.
Приближается Новый год, и на дворе стоит собачий холод. ВорОны начинают наведываться в деревню. И моя тоже. Та самая, что вечно вертится около моей миски. Она уже пожилая ворона. Против неё я — щенок. ВорОны и вОроны живут в восемь раз дольше, чем мы, собаки, и даже дольше, чем человек. Если, конечно, ничего с ними не случится. Могут ведь пристрелить. Как-то раз явилась ко мне моя ворона. Я её спрашиваю:
— Скажи, пожалуйста, почему это вы, ворОны и вОроны, всегда в чёрном ходите? Что у вас, каждый день праздник? Или свадьбы? Или похороны? Или, может быть, в Оперный театр билеты?
— Ты почти угадал, Барик. Но не совсем. Нам действительно пррредложили дать концерт в огромном зале. Известно, что мы, ворОны и вОроны, пррекрра-кррасно поём. Не хуже соловья.
— Ха-ха-хав! — расхохотался я. — Вы такие же певцы, как я пианист!
— Ты что? Учёным не веришь? Невежда! — возмутилась ворона. — Наше горрло устрроено так же, как у соловья. Только поём мы не соло, как соловей, а хорром! Понял?
— А концерт был? — спросил я.
— Ах, дрружище, концеррта пока не было, — опустила клюв ворона. — Мы надели чёррные сюрртуки, но нас всё рравно в зал не впустили. Сказали, что только хулиганы ходят на концеррт босиком. Без штиблет. А разве мы хулиганы? Прросто у нас сапожников нету. Кто станет шить штиблеты, чтобы трри пальца вперрёд, а один назад? Кто?
— Не знаю, — признался я. — Просто ума не приложу.
Я и на самом деле не знаю. Может, вы посоветуете? Тогда напишите!
Я, ПЁС БАРИК, И СИНИЦЫ
Вот и январь на дворе, месяц «опущенного хвоста». В январе мы, собаки, часами выстаиваем у закрытых дверей и дрожим. Хозяева открывают двери редко, чтобы не выпустить тепло, но когда откроют, наш хвост тут же начинает вилять. Людей мы делим на тех, кто приводит наш хвост в движение, и тех, при одном только виде которых шерсть у нас встаёт дыбом. Первых мы любим, хвостом виляем, кидаемся им на грудь, подскакиваем и наровим лизнуть в нос.
У нас, собак, это повелось давно, с незапамятных времён. Мы стараемся лизнуть в нос тех, кого уважаем и кому готовы подчиняться. Наши предки, прапрадедушки и прапрабабушки, лизали нос вожакам стаи, в знак покорности и любви.
С теми, от кого у нас шерсть встаёт дыбом, мы не церемонимся. Просто цапаем за ногу. Чаще всего это бывает почтальон или трубочист.
В январе мой хозяин сидит дома. Почти всё время. На свежем воздухе бывает мало. Поэтому ему приходит в голову, будто я со своими собачьими обязанностями не справляюсь. И он начинает подыскивать новых помощников. Неподалёку от моей будки он сооружает ещё одну. Впрочем, что я говорю! Разве это будка? Так, будочка. Но поселилась в ней вовсе не собака. Где её возьмёшь, ведь, кроме меня, порядочной собаки по всей округе днём с огнём не сыщешь! В будочку хозяин насыпает корм для синиц. Наверное, он думает, что вырастит из них крохотных сторожевых собачонок. Ха-ха-хав! Ведь стоит только появиться почтальону или трубочисту, синички тут же фрр-рр — и нет их. Даже когда приходит сам хозяин, синички улетают.
Я этих синиц почти всех знаю. Лучше всех я знаком с большими синицами. На самом деле они не такие уж большие, просто люди их так назвали. Большие синицы селятся поближе к человеческому жилью. Снимают квартиру то в почтовом ящике, то в водосточной трубе, а иногда даже в консервной банке. Весной одна парочка устроилась в чугунной тумбе. Заброшенной. На самом дне. И птенцов вывела. Это ж надо! Поставьте синицу рядом с тумбой! Всё равно что меня рядом с фабричной трубой. Целыми днями мама и папа синички лазили вверх-вниз и летали за кормом. Знаете, сколько раз? Сначала двести. И притаскивали гусениц. В клювах. Когда детишки подросли, родители проделывали упражнение — влёт и вылет четыреста раз! Ничего не скажешь: в здоровом теле — здоровый дух.
Поют они так: пили-пили-пили, а про то, что ели, не рассказывают.
Синички-лазоревки, те поменьше и уж очень шустрые. К тому же задиры и драчуньи. И всё хлопочут, хлопочут, будто большую стирку затеяли. Не знаю, как они стирают, но подсинивают на совесть. Перышки на голове и крыльях даже пересинили. Ещё меньше — синичка-углежог. Это мы её так называем. А у вас, в Советском Союзе, её называют «московка». Головка и шейка у неё чёрные-чёрные, как уголь. Может быть, она в лесу уголь жжёт? Или печку топит?
Очень похожа на неё синичка-гаичка. Ещё её называют «пухляк». У этой головка платочком повязана. Бурым, как у старушки. А уж жадная! Просто ненажора. Не клюёт, как все порядочные синицы, а набирает полон клюв — как только он не лопнет! — и стремглав улетает в сторонку, чтобы съесть свою добычу.
Редко-редко появляется у нас синичка-хохлатка. Её называют ещё «гренадёрка». На голове у неё хохолок совсем как у гренадёра на кивере. Гренадёрка кое в чём похожа на нас, собак: когда рассердится, считает до трёх, предупреждает: ци-трр, ци-тррм — и хохолок у неё поднимается дыбом. Совсем как у нас шерсть на загривке.
Иногда мимо меня проносится синичка-мукомолка. По-настоящему её называют «ремез», но, по-моему, «мукомолка» ей больше подходит, потому что перышки у неё словно мукой присыпаны. Нам, собакам, постоянно её в пример ставят. Если у пары мукомолок, то есть, я хотел сказать, ремезов, по какой-то причине нет своих птенцов, они помогают кормить и воспитывать чужих. А я? Где мне взять на чужих щенят время?
