Юрий Нагибин - Жаворонок

— Чалтырык! — крикнул Чары высоким от разом прорвавшейся страсти голосом и первый раз что было силы хлестнул Жаворонка плетью.

Мгновенная острая дрожь пронзила тело коня и, словно разряд тока, сообщилась наезднику. Жаворонок всхрапнул — и полетел…

Самые смелые, дерзкие мечты Чары не возносились так высоко. Ветер, который до того двумя упругими струями обтекал лицо, вдруг стал колючим и жестким, мельчайшие пылинки, словно булавки, впивались в кожу, сухая травинка едва не выжгла глаз…

Тщетно пытался Чары придержать коня. Жаворонок не слушался поводьев. Когда он наконец уморился и стал, тяжелая испарина покрывала его резко опадающие при выдохе бока. Он весь дрожал и с бешено-кроткой обидой отдергивал голову от ласкающей руки Чары. В глазах его радужились слезы, и так велика была обида коня, что радость Чары мгновенно померкла.

— Что с тобой, Чары-джан? — участливо спросил Сарыев, повстречав его около конюшни.

— Я ударил Жаворонка, — сказал Чары и отвернулся.

Но его печаль стала еще острее, когда вечером, зайдя в конюшню, он встретил помутневший взгляд своего любимца. Дымчатая пленка застилала глаза Жаворонка, дыхание со свистом вырывалось из влажных ноздрей. Накануне дул студеный афганец, конь простудился. Но Чары казалось, что болезнь Жаворонка вызвана оскорблением, которое он ему нанес.

У знаменитого тренера Ага-Юсупа из колхоза «Бахар» имелись чудесные снадобья, которые он сам составлял. Сарыев вызвал к телефону бахарского башлыка Рахмета Сеидова.

— Мы рады помочь соседям, — с едкой любезностью отозвался Рахмет на просьбу Сарыева. — Я пошлю всадника…

— Спасибо, Чары прискачет сам.

— Больной конь не должен ждать, дорогой сосед. Я велю оседлать Сокола. Лекарство будет у вас через два часа.

— Еще раз спасибо, — сказал Сарыев, поняв скрытую насмешку Рахмета. — Чары будет у вас через полтора часа.

Когда Чары входил в правление бахарского колхоза, он услышал фразу, брошенную Рахметом Сеидовым:

— На днях у нас будет Чары из колхоза «Заря». Он приедет за лекарством для своего жеребенка…

— Кто сказал — приедет? — спросил старческий голос, в котором Чары признал Ага-Юсупа.

— Звонил Сарыев: сегодня Чары выезжает.

Послышался кашляющий стариковский смех, смуглое лицо Чары стало свинцовым от бледности. Он на секунду закрыл глаза и, стараясь придать себе равнодушный вид, переступил порог.

— Ты немного ошибся, Рахмет-джан!

Чары подметил быстрый недоуменно-гневный взгляд, брошенный Рахметом на ручные часы. Он был отомщен.

— Я слышал, ваши кони снова сдружились с ветром? — уважительно, как и всегда, когда речь шла о конях, спросил Ага-Юсуп.

— Развалившийся дом не подопрешь одним кирпичом, — скромно ответил Чары.

Ага-Юсуп оценил сдержанность молодого тренера.

— Скоро, я думаю, мы встретимся в другом месте, Чары, — сказал Ага-Юсуп, и сердце Чары забилось сильней. — Рад буду вашим успехам. А пока прими совет: хороший джигит с хлыстом не дружит…

Жаворонок болел четверо суток, и четверо суток не отходил от него Чары. На ночь он стелил кошму вблизи конюшни. Ночи полны были тайного шума, казалось, то звезды шелестят на высоком небе. Чары думал о Жаворонке и мечтал о будущем. Он видел своего питомца победителем победителей, он видел огромный табун ахалтекинцев, спускающихся к «Заре» с горных пастбищ Копет-Дага. Он видел себя летящим на Жаворонке, земля оставалась далеко внизу, все ближе и ближе сияющая пиала месяца — Чары засыпал…

В дни, когда Жаворонок отдыхал после болезни, Чары вместе с братьями Карлиевыми утеплил и расширил конюшню. Не беда, что многие стойла оставались пустыми, коневоды твердо верили, что не так уж далек день, когда их займут стройные красавцы скакуны…

Послушный собственному чувству и совету Ага-Юсупа, Чары навсегда забыл о хлысте, да в этом и не было нужды. Конь выдал себя наконец. Чары, осознав свою новую силу, стал жестче, определеннее в требованиях. Теперь он изо дня в день вызывал Жаворонка на тот стремительный, щемяще-благостный полет, что, раз испытав, нельзя забыть. И Жаворонок не противился наезднику более, в нем самом появилось теперь стремление раскрыть себя до конца. Это была зрелость…

До «Зари» дошел слух, что секретарь райкома Поселков получил с 21-го завода несколько племенных кобыл и жеребцов для передачи колхозным конефермам.

— Наверное, «старикам» отдаст, — вздохнул Чары.

«Стариками» называли бахарских колхозников в честь двух знаменитых стариков колхоза: тренера Ага-Юсупа и бахши Вепы Нурбердыева.

— Вот бы нам, — мечтательно подхватил Сарыев, — две-три матки и жеребчика! Мы бы такую конеферму развернули! Эх! А что, может, поехать к Поселкову?

— Не даст! Курбан нас с плохой славой связал.

На лице Сарыева застыло напряжение мысли. Казалось, он ищет в уме какой-то веский довод и не может найти его.

— Э, стоячая вода плесенью покрывается! — решительно изрек Сарыев. — Еду!

Через несколько минут он уже проскакал по колхозной улице. Чары с надеждой глядел ему вслед…

— Что, лошадей?! — закричал Поселков, и его рябоватое крупное лицо затекло кровью. — Не жирно ли для «Зари» таких красавиц? Не держатся у вас лошади…

— То не наша вина — Курбана…

— Курбан не один в колхозе!

— Пастух плох — стадо паршивеет…

— Курбан не все разбазарил, — хмуро отозвался Поселков. — Да и я вот помог вернуть Мелекуша. Почему не видать ваших коней на скачках?

— От беготни козел джейраном не станет, — уклончиво сказал Сарыев.

Но Поселков недаром прожил в Туркмении десять лет.

— Плохое скрывай, а хорошее не зарывай. Мы помогаем тому, кто и сам борется.

Нет, с этим человеком на пословицах далеко не уедешь…

— Дай нам коней! — почти выкрикнул Сарыев со сдержанной страстью.

— Покажи себя. — Поселков посмотрел на смуглое серьезное лицо Сарыева, с упрямой складкой между густыми бровями, и в глазах его мелькнул лукавый огонек.

— Возьмете приз на скачках — дам вам коней, — сказал он.

…И все-таки Сарыев не спешил. Только в ноябре, незадолго перед закрытием сезона, решило правление «Зари» выставить коней на больших воскресных скачках в Ашхабаде.

3

Скачки в Туркмении! Веселый поединок, где колхозы и конезаводы перед лицом народа утверждают свое трудовое достоинство. Недаром здесь спорят на тельпеки — проигрыш не убыток, символ: проигравший уходит с непокрытой головой. Обычно каждый колхозник ставит на коней своего колхоза, и если солнце жжет его маковку, то сердце его жжет молчаливый упрек: ты плохо работал.