Николай Сладков - В лесах счастливой охоты
Хотел я притаиться, да неловко шевельнулся: из-под ноги поскакали камешки.
Семь головок, как семь цветочных бутонов, поднялись из травы. И замерли.
Шесть несмышлёнышей ждут сигнала матери.
Вот тетёрка взмахнула крыльями.
«Сейчас улетит», — подумал я. Но она не улетела. Только кинулась в сторону. «Сейчас убежит!» Но она наткнулась на камень — и не убежала.
Шесть глупых цыплят ждали.
Тогда я нарочно зашуршал ногой.
Тетёрка — грозная, взъерошенная — бросилась прямо на меня.
Я шуршал ногой, а тетёрка бежала ко мне, спотыкаясь и падая.
Она кинулась мне прямо в руки и, схваченная, закричала, забилась, теряя перья.
Это послужило сигналом. Шесть цыплят разом взлетели — и спланировали под кручу.
Я был поражён безрассудной самоотверженностью птицы. Зачем кидаться в руки врага, когда можно убежать, улететь, спрятаться?
Но, прижав ладонями тугие, сильные крылья, я вдруг заметил: тетёрка была слепа. Вместо живых птичьих глаз были две пустые впадины с запёкшейся кровью.
Всё было ясно.
Пёстрый желтоглазый ястреб налетел, скогтил, поволок. Проколол глаза, да не сумел удержать и убить, — вырвалась.
Тетёрка и слепая водила выводок. На ощупь клевала траву и почки. Шесть несмышлёнышей по-прежнему ждали от неё сигналов. Но теперь она не могла взлететь и увлечь за собой выводок. Не могла убежать и спрятаться с выводком в чаще. Куда бежать, куда лететь, когда кругом ночь?
… А враги крадутся. Слышны шорохи в кустах, в траве. Скачут из-под чьих-то ног камешки.
И тетёрка, защищая детей, бросилась прямо на шум. Это всё, что она могла теперь сделать.
Слабый враг испугался бы и убежал. Сейчас враг оказался сильный. И она забилась, закричала. Тетеревята были спасены.
Я держал в руках слепую тетёрку и не знал, что с ней делать?
Под ладонью быстро-быстро билось птичье сердце, такое маленькое, но такое смелое!
В норе
У моих ног узкая нора под скалу. Часто в горах узкая нора бывает началом большой пещеры. Я зажёг фонарик, зажал его в зубах и втиснулся в нору. Камни сдавили плечи. Я нажал, голова моя просунулась в расширение, но плечи застряли ещё крепче. И тут я услышал тихое шипение.
Я сразу понял, кто шипит, дёрнулся назад и застрял окончательно.
— Чёрт возьми! — Я стал дёргаться изо всех сил. Теперь шипение перешло почти в свист. Я сразу притих и сник.
Нора впереди никуда не вела и кончалась тупиком. В тупике была змея; свет фонаря освещал её. Заслыша шорох, змея вытянулась к противоположной стенке, зашарила головой по камням и, не найдя дыры, повернулась ко мне. Плоская её головка покачивалась в воздухе, белый язычок так и порхал у чешуйчатых губ.
Змея смотрела на фонарь и стягивала кольца своего чёрного тела в тугой узел. Так змеи всегда делают перед броском.
О, я знал, что такое бросок змеи! Он почти неуловим для глаза: кажется, что змеиная голова просто вздрогнет. А она успеет метнуться вперёд, успеет укусить и отпрянуть в прежнее положение.
Змея напряглась, подняла, как лебедь, тонкую шею; кончик хвоста её торчал из чёрного узла и сердито вздрагивал.
Самое страшное сейчас — испугаться.
Стоит пошевелиться, и плоская головка дрогнет. Почувствуешь укол иглы в лицо. Лёгкий укол иглы, от которого по лицу сразу разольётся жгучий огонь. Посинеет кожа, заплывут глаза, начнётся тошнота и полузабытьё.
Как чётко работает голова!
Замереть, не моргать, не сопеть носом, в который набилась пыль. Зажать фонарь зубами так, чтобы свет его не дрожал на камнях и не дразнил эту висящую в воздухе головку с порхающим белым язычком.
Тело моё сжалось: оно рвалось назад, скорей назад, прочь из тесной норы! Но нора стиснула плечи и руки прижала к бокам. Шевелить можно было только пальцами где-то у бёдер.
Может, крикнуть и напугать? Нет, нет, нет — только не пугать! Змея всегда кусает то, что её пугает; даже если это палка или нога в толстом сапоге.
Спасение одно: не пугать и не пугаться. Не шевелиться, не моргать и дышать медленно и неслышно. Лучше всего закрыть глаза: живой блеск глаз раздражает, может дрогнуть веко, и змея укусит прямо в зрачок.
Я тихо опустил веки и замер. Это была первая победа, пока что победа только над самим собой.
Тело подчинилось и лежало пластом, зато мысль исступлённо билась в каменной норе, ища выхода.
Если змея успокоится и опустит голову на свои чёрные кольца, можно будет тихонько, чуть заметно вытягиваться назад. Батарейка в фонаре новая, хватит её надолго — за змеёй можно следить.
И вдруг я почувствовал на лице ласковое поглаживание: будто трепетная травинка, толкаемая ветерком, прикасалась к коже. Змея ощупывала лицо языком!
Будто липкая паутинка протянулась по щеке наискосок, на фонарь что-то надавило, и чуть слышный звон осыпающихся песчинок послышался у самого уха.
Я перестал дышать. Если бы хоть одна рука была свободной! Я сумел бы схватить змею за тонкую шею сразу позади затылка, и пусть бы она тогда в ярости хлестала хвостом по лицу: хвост не голова!
Я чуть приоткрыл глаза. Змея лежала рядом. Она свернулась у самого фонаря — грелась. Голова лежала на теле: мне виден был только затылок с вздувшимися ядовитыми буграми.
Стоит попробовать…
Чуть заметно я стал разжимать зубы; стекло фонаря упёрлось в песок у самого змеиного бока.
Змея не шевельнулась.
Я отпустил фонарь, и он медленно съехал по подбородку вниз. Я упёрся подбородком в песок и на сантиметр отсунулся назад.
Змеиная головка быстро поднялась, и язычок, как белый мотылёк, запорхал у гранёных губ. Я не успел закрыть глаза и теперь смотрел на змею не моргая. Но глаза мои были уже в тени и не раздражали её.
Головка медленно опустилась вниз. Я отсунулся ещё на сантиметр.
Меня спас фонарь. Змея пригрелась около него, и ей лень стало оглядываться на чуть слышный шорох позади.
А я скрёб пальцами землю, ломал ногти, упирался в уступы, извивался, как червяк. И всё дальше и дальше отползал от своего фонаря.
Одежда завернулась на голову, песок сыпался на голую спину, но я ничего уже не видел и не слышал; я рванулся назад и выскочил из трубы.
Ну вот и всё.
Теперь это далёкое воспоминание. Оно почти забылось. Ясно запомнилось только, что шипение рассерженной змеи очень похоже на свист. И помнится прикосновение змеиного язычка — будто липкая паутинка тянется по лицу.
Под снегом
Хорошо весной в горах. На зелёных склонах цветут цветы. Птицы поют. Каждый цветок раскрывается навстречу солнцу. Каждая птица поёт, подняв к солнцу раскрытый клювик!
