Джеральд Даррелл - Птица-пересмешник

Одри залпом осушила стакан и поставила его на стол.

– Будет еще хуже, чем мы думаем,— сказала она.— Ну, мне пора. Пока.— Одри выпорхнула из бунгало, и прежде чем Питер выскочил, чтобы проводить ее, прыгнула в машину и была такова.

Глава четвертая

Весь следующий день, как и последующие две недели, Питер провел в неустанных трудах и заботах: он носился между Королевским дворцом, домом Ганнибала и Домом правительства, наблюдая за подготовкой церемонии подписания договора между правительством Зенкали и правительством Великобритании.

Да, да, того самого договора, который грозил превращением забытого Богом и цивилизацией острова в стратегически важный военный объект. Дело существенно усложнялось тем, что Кинги настаивал на максимально возможной помпе и пышности церемонии. Еще бы: ему так редко приходилось надевать свою ладно скроенную униформу, зачем же упускать такой шанс?! Правительство Великобритании присылало по такому случаю из Сингапура батальон пехоты, флотский оркестр и трех весьма странных военачальников — представителей всех видов вооруженных сил: бригадира как представителя сухопутных войск, престарелого адмирала и совершенно погрязшего в старческом маразме командующего военно-воздушными силами. К изумлению Питера, представителем королевы Англии был выбран не кто иной, как его родной дядюшка сэр Осберт. С ним должен был приехать лорд Хаммер — представитель всемирно известной строительной фирмы «Хаммерстайн-энд-Гэллоп», которой и было вверено строительство плотины, аэродрома и военного порта, казавшееся теперь почти свершившимся фактом. В итоге в общем-то рядовая церемония обрастала таким количеством протокольных деталей, что разработка ее отнимала массу времени к сил. Был еще один человек, формально отвечавший за подготовку,— адъютант губернатора Диггри Финн, стройный молодой человек с песчаного цвета волосами и вечно красными глазами, жутким заиканием и абсолютно дырявой головой. К тому же он имел склонность впадать в истерику при первых же признаках каких-либо осложнений, и было ясно, что толку от такого помощника ни на грош. Все перекладывалось на крепкие плечи Питера.

В общем, две недели Питер работал как вол, но, слава Богу, в конце этого срока все было в ажуре. Были подготовлены спальни для размещения гостей; приведены в порядок дорожки для церемониальных маршей; губернатор написал великое множество речей и усердно тренировался перед зеркалом; знамена и флажки выстирали, а флагштоки отчистили от ржавчины; зенкалийский оркестр репетировал так, что вокруг дохли мухи, а у прохожих начинали болеть здоровые зубы. Правда, не обошлось без происшествий. Проверяя пушки, из которых предполагалось дать салют в честь высоких гостей, королевские гвардейцы по ошибке зарядили их боевыми снарядами и, к величайшему неудовольствию его величества, пробили в стене дворца огромную брешь. Весь Зенкали был на грани истерии; даже такая тварь, как кобра, и та не вынесла всеобщей суматохи. Решив покончить* с собой, она заползла в единственный в городе генератор и замкнула его. В результате весь остров мгновенно погрузился во тьму. Свет, конечно, дали, но до этого целые сутки искали механика, который осмелился бы извлечь из генератора мертвую диверсантку. Хуже всего было то, что из-за отсутствия электричества потекли холодильники: растаяли все запасы мороженого, протухли все приготовленные для торжественных обедов скоропортящиеся продукты. Радовался этому один капитан Паппас — ему предоставилась возможность лишний раз сгонять в Джакарту за новыми припасами. Был и такой случай: пастух затемно гнал стадо коров, стремясь к рассвету поспеть с ними на базар в Дзамандзар, когда город внезапно погрузился во мрак. Обезумевшие от страха животные, обратившись в бегство, снесли и втоптали в грязь один из великолепных шатров, сооруженных для приема высоких гостей, к тому же — вследствие нервного потрясения — изрядно удобрив его своими лепешками. Понадобился напряженный пятидневный труд двадцати пяти дюжих прачек-мужчин, чтобы шатер снова стал соответствовать всем требованиям гигиены и засверкал, как прежде. Когда же наконец за заботами забрезжил отдых, Питер почувствовал острую необходимость отвлечься и позвонил Одри.

– Ну так как,— спросил он,— ты еще не отказалась от мысли съездить в горы и полазить по долинам? Я чувствую, что, если не вырвусь и не спрячусь подальше от этой суматохи, меня можно будет смело запирать в сумасшедший дом.

– Поедем! — сказала Одри.— А когда ты хочешь?

– Я заскочу за тобой завтра утром. Часиков в восемь, о'кей? Возьмем консервов на сутки и кучу всяких фруктов.

– Я испеку в дорогу роскошный пирог,— сказала Одри.— Можешь поверить на слово, у меня пироги всегда отменные.

Он уже собирался положить трубку и выпить прохладного пива, когда появился Эймос.

– Пожалуйста, сэ',— сказал он.— Масса Друм ждет вас.

Питер недовольно заворчал. Похоже, что Друм, так и не добившийся аудиенции ни у Кинги, ни у Ганнибала из-за чрезмерной занятости последних предпраздничными хлопотами, видел в Питере свою последнюю надежду. Он и раньше не оставлял Питера в покое: то позвонит, то пришлет трость, содержащую просьбу об аудиенции, а теперь вот явился собственной персоной.

– Чер…— начал было Питер и осекся.— Я хотел сказать, замечательно! Эймос! Пригласи посетителя войти.

Друм робко вошел в комнату, и Питер с любопытством взглянул на него. У посетителя, ростом не выше первоклассника, была голубиная грудь, костистые ноги и небольшое искривление позвоночника, в результате чего голова выдавалась вперед, как у грифа. Его гладкие жирные волосы были полны перхоти. Бледно-голубые, словно вешняя вода, глаза вылезали из орбит; к тому же он постоянно чихал, причем с регулярными интервалами, хоть секундомер проверяй. Покачиваясь и раболепно кланяясь, он крался по комнате походкой краба, обнажая жалкие остатки желтых зубов меж бескровных губ в попытке изобразить некое подобие улыбки. На нем были длиннющие шорты-бермуды, закрывавшие его уродливые ноги ниже колен и потому походившие скорее на высоко подшитые брюки; его серая тропическая куртка, надетая поверх давно не стиранной рубашки, когда-то, должно быть, сияла белизной, а оттопыренные карманы, похожие на ласточкины гнезда, были набиты несметным количеством вещей: тут были и жестянки, и коробочки, и увеличительные стекла, а также сачок и моток тонкой проволоки. «Как это в одном человеческом существе могло соединиться столько непривлекательных черт?» —. подумал Питер. Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы пожать большую, влажную, с длинными грязными ногтями руку, протянутую гостем.