Гржимек Бернгард - Мы жили среди бауле
От Турнье я и услышал подробнее о недавно основанном резервате в горах Нимба.
— Но это более чем в восьмистах километрах отсюда, а вы ведь направляетесь в Бваке, совсем в другую сторону, — сокрушался он. — Если вы захотите попасть туда через Бваке, то это составит добрых 1200 километров, представляете себе?
Тем не менее я попросил его дать мне на всякий случай разрешение на посещение резервата, и он выписал мне пропуск, который я должен был предъявить там охране. Мне ужасно не терпелось пробраться в эту «запретную страну»!
И действительно, уже несколько недель спустя мы направлялись в сторону заветных горных кряжей, покрывая сотни и сотни километров дорог на чужих грузовиках, среди чёрных попутных пассажиров, преодолевая на своём пути реки и холмы. Справа и слева от нас проплывали назад леса, степи, остроконечные скалы, ландшафты, напоминающие Тюрингию. И каждый раз на наши вопросы мы получали от своих попутчиков примерно такие ответы:
— Нет, тут никто не живёт; тут вообще нет людей; здесь никто ещё никогда не бывал; вряд ли вам удастся у кого-нибудь узнать, что там такое…
Так мы ехали и ехали. Но в один прекрасный день, когда наш грузовик со скоростью курьерского поезда помчался вниз по крутому склону, с тем чтобы с разгону одолеть подъём на противоположной стороне, и когда в самом низу котловины тяжёлый «ситроен» прогромыхал по шатким доскам деревянного мостика, неожиданно раздались аплодисменты. Это хлопали в ладоши чёрные пассажиры, сидящие вместе с нами в кузове. Оказывается, мы только что пересекли границу между Берегом Слоновой Кости и Французской Гвинеей. По-видимому, эти весьма приблизительные границы, установленные при дележе колоний, с течением времени возымели всё же для африканцев определённое значение. Они переезжали (а многие из них, наверное, впервые в своей жизни) в «другую страну», и ощущение у них было наверняка такое же, как бывает у нас, в Европе, когда мы переходим через голландскую или итальянскую границу. Для меня же кругом были всё те же долины и взгорья, те же леса и те же африканцы.
В следующей деревне всех попросили выйти, и чёрные санитары осмотрели каждого пассажира на предмет сонной болезни и проказы.
Вскоре наш грузовик остановился прямо посреди гористой степи, откуда вдалеке виднелся стометровый водопад, падавший с крутого обрыва, но отсюда, издалека, выглядевший словно тоненькая серебряная нить на тёмном фоне гор. Дорога в этом месте разветвлялась на две, и возле развилки одиноко и затерянно стоял щит с неумело нарисованным на нём масляной краской планом местности. Французская надпись гласила:
«Въезд категорически запрещён. Закрытая зона гор Нимба»,
Мы сгрузили свою поклажу, а грузовик поехал дальше. Из всего багажа мы выбрали только свои дорогостоящие фото- и кинопринадлежности и вместе с боем Джо потащились по выжженной солнцем степи, пока наконец не добрались до высокого кирпичного строения, крытого огромной соломенной крышей.
Африканский управляющий, говоривший по-французски, послал нескольких рабочих за нашим багажом, оставшимся прямо возле дороги. Прочтя наш «допуск», он сходил за ключом и отпер двери дома.
Нам открылся невиданный рай посреди дикой неисследованной местности. Удобные раскладушки, бензиновый движок, дающий электрический свет, огромный холодильник, работающий на керосине, две лаборатории, оснащённые микроскопами, фильтрованная вода, просторный холл с удобными соломенными креслами и настоящим камином, правда без дымохода. Дым из него просто поднимался к потолку и там на двадцатиметровой высоте таял где-то под соломенной крышей. Настоящий оазис в необитаемой глуши!
В «книге для гостей», в которой расписываются все учёные, посетившие сию обитель, я обнаружил, что являюсь первым «не-французом», попавшим в этот рай для исследователя.
Дом был расположен на склоне горы. С террасы просматривалась обширная долина, и, лёжа в кресле, можно было любоваться величественными вершинами гор Нимба. Сразу же за домом начинался девственный лес. После обеда мы побродили по нему пару часов, а когда под вечер вернулись домой — о чудо! Я схватил Михаэля за руку:
— Слушай! Это кричат шимпанзе!
Наши сердца забились учащённо. Характерный крик доносился издалека, с облесенных склонов гор. Мы внезапно почувствовали себя так, словно мы снова дома, в нашем Франкфуртском зоопарке; до того знакомы и привычны были для нас эти звуки — переругивание и верещание обезьян. Ведь нам так часто и подолгу приходилось жить с этими существами под одной крышей! Достаточно вспомнить малютку Улу или Ова и Бамбу, которых мы взяли к себе в дом из разбомблённого Берлинского зоопарка и которые на целый год сделались членами нашей семьи. А сколько их потом было ещё, этих маленьких и подростковых шимпанзе, находивших в нашей квартире приют, уход и ласку. Поэтому каждый звук, долетавший до нас из горных лесов, так ясно различимый в чистом прозрачном воздухе, был нам понятен и близок. Удастся ли увидеть их здесь?
Меня манила вершина высокой горы причудливой формы, находившейся, казалось, в непосредственной близи от дома: вот только протяни руку — и дотронешься до неё. Но это лишь казалось. По склонам горы карабкался вверх девственный лес, но до самой вершины он не добирался: там было голо и пустынно. Вершина имела округлую форму, лишь с одной стороны высились скалы в виде остроконечного шпиля. Гора поросла травой. Я оценил её высоту примерно в 800 метров и решил совершить на неё восхождение.
На следующее утро чёрный управляющий дал нам нескольких провожатых в качестве носильщиков, из которых ни один, к сожалению, не говорил по-французски. Но зато проводником, принимая нас, как все здесь, за американцев, он отправил с нами человека, прибывшего сюда издалека, из английской колонии Золотой Берег. «Чужак» этот говорил немного по-английски и гордо сообщил нам, что, состоя на службе в английских войсках, «помогал защищать Европу от Германии». Однако вскоре выяснилось, что во время этой «защиты» он не выезжал из Африки, и велико было его удивление, когда спустя несколько дней я доверительно сообщил ему, что мы, между прочим, немцы… Но он не слишком смутился, у него были свои заботы: год назад он женился одновременно на двух жёнах, но ни одна из них до сих пор не забеременела. И он очень опасался, как бы они, если дело и дальше пойдёт таким образом, от него не сбежали…
Мы пересекли степь, а затем, зайдя в лес, стали секачами прорубаться сквозь чащобу, поднимаясь всё выше и выше по склону горы. В то время как на открытых пространствах горных склонов всегда дул лёгкий ветерок, здесь, в лесных дебрях, царила удушливая влажность. Мы карабкались вверх по отвесному склону, а ноги скользили и разъезжались в сырой гниющей листве. То и дело я вынужден был цепляться за деревья и лианы, чтобы не упасть. Больше всего меня беспокоило, как бы носильщики не поскользнулись и не выронили нашу ценную аппаратуру. Но они были ловчее меня, а через пару сотен метров лес уже кончился, уступив место высокому, по грудь, травостою.
