Волки - Григорий Андреевич Устинов
Вблизи только изредка встречались высокие березы и осинник. Караулить волчицу у гнезда или вблизи на одной из троп было неудобно. Кругом мелкий кустарник и заросли. Волчица вечером будет рыскать вокруг в надежде вынести щенков, но ее не увидишь и не убьешь. Необходимо было придумать что-то другое, более верное. Он заметил недалеко от ропаков по направлению к своей деревне на расстоянии двухсот пятидесяти-трехсот метров высокие развесистые березы и осины. Там не было таких зарослей и безусловно удобнее организовать засаду.
Солнце уже пошло к закату. Можно действовать. Николай никогда не был жестоким парнем, но в данном случае он безжалостно перебил палкой по переносице семь щенков и только двух оставил в живых. Потом он посадил живых волчат в мешок, а перебитых связал шпагатом и пошел, волоча их за собою. Он прошел таким образом до убитого самца, взвалил его себе на плечо и пошел дальше к высоким березам, волоча за собою «потаск». Мокрый от тяжести и нервного напряжения, наконец, он добрался до пары берез и, оставив тут перебитых волчат, пронес тушу самца к кромке ропаков и забросил в кусты тала. Вернувшись, достал живых волчат и сильно перетянув им лапки шпагатом, отнес в сторону на бугорок и привязал к кустику шиповника. Затем, протащив мертвых щенков дальше метров на двадцать, он забросил их в высокую, старую траву.
Кажется все в порядке! Он вернулся к паре берез, и выбрав самую развесистую из них, с упавшей на нее осиной, забрался по стволу вверх до пяти метров. Тут он выбрал удобный сук и уселся лицом к привязанным волчатам. Николай обломал ветки, мешавшие ему для наблюдений и выстрела. Огляделся. Засада замечательная. Кругом все видно на большое расстояние, а он здесь вверху достаточно замаскирован. Слабый ветерок дул с берега в ропаки.
Только сейчас, к вечеру, Николай почувствовал, что сильно хочет есть, но хотя мешок был рядом, он решил терпеть, чтобы не делать лишних движении и не выдавать своего присутствия. Щенки внизу скулили.
* * *
Солнце зашло за далекие леса. С востока наступали сумерки и все предметы внизу стали принимать общий серый фон, теряя ясность очертаний. Совсем рядом пролетела стайка чирков-трескунов и, покружившись, опустилась в болоте ропаков. Пара ворон уселась на березу, но, разглядев Вихрева, в испуге снялась и отлетела дальше. Внизу, в прошлогодних листьях берез шуршали мыши. Настороженный слух ловил малейший шум…
Сидеть было неудобно. Затекла одна нога и больно в пояснице. Но Вихрев терпел и не менял положения. И вот метров за семьдесят он заметил тень волка. Она двигалась. Идет!..
Сердце замерло и забилось частой дробью. Но Николай наружно был спокоен. Курки взведены. Он осторожно вставил приклад ружья в плечо, ощупал собачки спуска.
Беспалая приближалась. Ее бег был возбужденный, нервный. Она делала частые остановки, кружки и повороты, улавливая направление следа потаска волчат. Вот она вскинула голову и, насторожив уши, вгляделась в основание берез… Затем опять закружилась и, поймав след, побежала ближе с низко опущенной головой.
Расстояние уже пятьдесят… сорок метров… Она встала. В этот момент волчата у куста шиповника подняли визг и мать встрепенувшись, бросилась прямо к ним…
…Выстрел!
Волчица сунулась носом к земле, но справилась и поползла к ропакам.
…Выстрел!
Беспалая повалилась на бок и забила задними ногами.
Николай сменил патроны но… она уже успокоилась.
Тогда охотник спустился с березы и подбежал к волчице. Она лежала на боку, оскалив окровавленную пасть. По широкому отвисшему брюху темнели ряды крупных сосков. Он опустился на землю и взял рукой правую заднюю лапу. Двух передних пальцев у нее не было. Это была она, Беспалая!
Вихрев заметил, что он сильно ослаб… руки тряслись мелкой дрожью.
— Переутомился я сегодня, нервы разгулялись, и голоден, — сказал он в темноту. Скинув с плеч мешок и не вставая с земли он достал кусок хлеба, остаток сала и с невероятной быстротой съел. В мешке осталась только сырая картошка. Ему захотелось лечь и уснуть крепко крепко, но он переборол себя и встал.
«Нельзя так, охотник. Встряхнись!»
Он поправил гимнастерку, и пошел к березам. Там собрал замеченный еще днем сушняк и развел костер. Потом он стащил к огню обоих волков, убитых щенков и живых волчат. Затем сходил в ропаки и, зачерпнув кружкой воды, поставил ее к огню…
— Вот и все мое хозяйство. Кругом звери, словно я какой таежник-зверобой Дерсу Узала…
Он рассмеялся этому сравнению и высыпал из мешка картошку, чтобы запечь ее в нагоревшей золе.
Волчата опять подняли возню и визг. Николай не хотел убивать их и решил унести домой, а там видно будет.
Он надергал сухой травы и, сделав подстилку, устроил их ближе к огню.
Так без сна прошла эта вторая ночь в лесу. На рассвете, далеко за старым полем долго и надсадно завывал Малыш.
* * *
Утром, замаскировав травой и сушником волчьи туши, и захватив живых щенков, Вихрев ушел домой.
Усталый, с синими кругами под глазами, он вошел в дом. Мать всплеснула руками и, выронив хлебную лопату, с криком и слезами бросилась к нему на шею.
— А я-то что переживаю! Две ночи не было… Думала, что неладно с тобой. Была уж сегодня у Ивана Ивановича, решила с обеда посылать людей искать тебя. Только что Нюра была, тоже волнуется…
— Мама, успокойся, дорогая. Так пришлось. Я знал, что ты разволнуешься.
Наконец Матрена Ивановна затихла и Николай за завтраком рассказал ей свои похождения.
— Ой, страсти-то какие! Да как ты, Коля, вынес все это? То-то я вижу с лица спал, почернел весь.
Николай принес из кладовки волчат и пустил их на пол.
Матрена Ивановна, забыв о квашне, налила им молока и занялась кормежкой.
— Без матери они теперь, Коля! А какие хорошие!
— Но они же, мама, дети Беспалой!
— Ну, и что же?
Николай улыбнулся этой материнской, прощающей доброте и пошел в правление за лошадью.
Слух об уничтожении Беспалой и ее гнезда быстро облетел колхозы. Не было ни одного колхозного двора, в котором бы в эти дни не говорили о Вихреве, о волчице. Николай был героем дня…
Когда он после обеда привез из леса волчьи туши, то несмотря на горячие дни весенних работ, у него в доме и во дворе было много народа. А вечером началось настоящее паломничество.
