Автор неизвестен - Щедрый Буге
— Почто твоя такой стрелка? — спросил он, осторожно взяв с чурки мой компас.
— Чтобы не заблудиться, когда солнце скрыто тучами.
— Знай, знай. Почто стрелка ходи? Почто сам дорога не смотри? — уточнил старик.
Ему было непонятно, как это охотник может заблудиться.
Пока разговаривали, я разулся и повесил сушить улы на перекладину. Глянув на подошву, ахнул — она в нескольких местах треснула поперек. И поделом мне. Сам виноват. Сушу улы над самой печкой. Сколько раз Лукса предостерегал, что кожа от жара становится ломкой. И почему человек так устроен, что не пользуется опытом других, пока на своей шкуре не убедится в правоте сказанного?
Не секрет, что охотника, как и волка, ноги кормят. Поэтому последние — предмет особой заботы, тем более зимой. А улы — самая подходящая для промысловика обувь: легкая, теплая и удобная. Шьют их из шкур, снятых с шеи или спины лося, а также шеи изюбра или спины кабана. Лучше всех шкуры самцов, убитых зимой, так как их кожа в это время года плотнее и толще.
Выделка кожи для ул — процесс не сложный, но довольно длительный. Обувь из правильно выделанной кожи получается мягкой и прочной. Внутри улы выкладывают специально для этого заготовляемой травой хайкта. Она хорошо сохраняет тепло и в то же время служит своеобразными портянками, предохраняющим ноги от мозолей. Помимо этого в сильный мороз на ноги обычно еще надевают меховые чулки.
Что-то я стал быстро уставать в последние дни. Все делаю через силу. Видимо, выдохся или, как говорят спортсмены, произошло «накопление остаточной усталости». Постараюсь завтра уменьшить нагрузку, хотя это так непросто.
Когда за очередной волной сопок открываются новые голубеющие дали, то, чем дальше обратишь взор, тем заманчивей кажется далекая неизведанная тайга. Так и влечет туда что-то, а что именно — трудно понять. Неизвестность? Пожалуй. Она во все времена манила людей за горизонт.
Аппетит прорезался такой, что хоть из палатки не выходи. Уже через пару часов начинает сосать под ложечкой. И это понятно. Ведь раньше я ходил в основном по накатанной лыжне, а теперь все больше по целине, в поисках мест, богатых соболем.
Прошло ровно двадцать дней, как Ахи ушел на свой участок. Но за все это время ни одна западня не порадовала меня вытоптанной «ареной». Что делать? Время летит. Неужели охотовед окажется прав, и я действительно не смогу выполнить план?
Сегодня, перевалив на соседний ключ Улантиково нашел, наконец, прекрасные тропки, на которых выставил все ловушки, и сразу повеселел. Надежда оживила охотничье сердце. Но не только это подняло настроение. Возможность заглянуть за горизонт, за пределы того, что уже видел и знаешь, всегда доставляет удовольствие. Там тайга представляется более таинственной и необыкновенно богатой. И хотя знакомство с новыми местами всегда связано со значительным напряжением сил, я никогда не сожалел, что сошел с проторенной дороги, чтобы попасть в неизведанный уголок. Наградой тому — множество ярких, незабываемых впечатлений.
Последние дни однообразно-серое небо непрерывно исторгает из своих недр белые хлопья. Капканы на подрезку засыпает, а на приманку соболь по-прежнему отказывается идти. Но сегодня к вечеру, словно услышав мои молитвы, унылый облачный покров наконец распался на рваные куски, оголив синеву небесной сферы. Красный холодный шар медленно падал за горизонт, озаряя пурпуром края тяжелых туч, отчего они потемнели изнутри еще сильнее. Резкий контраст пурпура с почти черным производил сильное впечатление. Вскоре шар скрылся за сопкой, но тучи еще долго продолжали полыхать прощальным пожаром.
Закат — это всегда грустно. Это очередная веха, конец еще одного отведенного судьбой дня. Но в то же время закат — это и обещание рождения на завтра новых надежд и возможностей.
НОВЫЕ ВСТРЕЧИ
Мороз нынче как по заказу. Заставляет резво ходить и в то же время не настолько силен, чтобы коченеть при установке ловушек.
Поднимаясь по ключу, я приметил на ребристом склоне сопки с десяток ворон, вьющихся над разлапистыми кедрами. «Неспроста летающие волки собрались», — подумал я и направил лыжи в их сторону. Шагов через триста появились следы сначала спокойно кормившихся, а затем в панике разбежавшихся кабанов. Я пытался по следам восстановить, что здесь произошло, как вдруг с вершины увала, у подножия которого я стоял, раздался гортанный, леденящий сердце рык. Поднял голову и обомлел — ТИГР! Из оскаленной пасти торчали, словно финки, острые клыки. Нижняя губа нервно вздрагивала. Кончик хвоста подергивался.
Страх пронзил мое сердце, ноги противно заныли, по всему телу волнами побежали колючие мурашки. Подобную встречу я давно ожидал и даже, признаюсь, по-мальчишески мечтал о ней, проигрывая в уме всевозможные варианты своих действий. Поэтому психологически был готов и в явную панику не впал. Призвав на помощь все самообладание, действовал насколько мог спокойно, хотя от напряжения вибрировал каждый мускул, а о своем желании сфотографировать тигра даже не вспомнил.
Не опуская ружья, я стал пятиться назад. Все время, пока тигр был в поле зрения, он так и стоял в царственной позе, не сводя с меня мерцающих глаз. Только тугой хвост замер в воздухе в тревожном ожидании. Скрывшись за деревьями, я развернулся и, то и дело оглядываясь, заскользил к ключу. Разочарованные вороны крикливо осуждали мое бегство.
Весь день перед главами стояла огромная рыже-черная голова с оскаленной пастью. Меня не покидало чувство, что могучая кошка продолжает тайно следить за мной.
Проходя через кедрач, услышал отчетливый шелест. Замер. Шелест повторился. Я боязливо оглянулся — никого нет, а шелест все ближе. Ну, думаю, все, от судьбы не уйти. Но тут, наконец, увидел, как по коре кедра, громко шурша, спускается вниз головкой небольшая пичуга с коротким хвостиком и длинным острым клювом. Это был неутомимый поползень. Поразительно, как такая крохотная птаха умудряется производить столько шума. А о себе невольно подумал: вот ведь, пуганая ворона и куста боится.
Умом я, конечно, понимал, что великий сородич удэ не собирался нападать, но тигр есть тигр. Даже один след производит впечатление. И все же я был благодарен судьбе, давшей возможность увидеть так близко красу и гордость Уссурийской тайги.
Могучий и царственный зверь на фоне многовековых кедров потряс мое воображение я остался в памяти самым волнующим и самым ярким воспоминанием охотничьей жизни. Более всего меня поразило его достойное поведение. Он словно говорил: «Уйди, и я тебя не трону».
