Редьярд Киплинг - Книги джунглей
— Ну прямо как у нас дома, только в десять раз лучше, — сказал Котик.— Видно, Морские Коровы умнее, чем я думал. Люди — даже если бы они сюда явились — по таким скалам спуститься не смогут, а на этих замечательных мелях любой корабль в два счета разлетится в щепки. Да, если есть в океане безопасное место, то оно тут и нигде больше.
И Котику вдруг вспомнилась его невеста, и ему захотелось поскорее вернуться к родным берегам; но перед тем как пуститься в обратный путь, он ещё раз старательно обследовал новые места, чтобы дома рассказать о них во всех подробностях.
Потом он нырнул, отыскал и хорошенько запомнил вход в туннель и что было сил поплыл на юг. Опасаться было нечего: о существовании тайного подводного хода никто, кроме Морских Коров (а теперь и котиков!), не догадался бы. Котик и сам, вынырнув с противоположной стороны и оглянувшись, едва мог поверить, что проплыл под этими грозными скалами.
До Нововосточной он добирался целых шесть суток, хотя и очень спешил, и первая, кого он увидел, выйдя на сушу у перешейка Морских Львов, была его невеста, которая ждала его, как обещала; и в его глазах она сразу прочла, что он нашёл наконец свой остров.
Но когда он рассказал собратьям о своём открытии, то и холостяки, и его папаша Секач, да и все остальные котики принялись потешаться над ним, а один из его сверстников объявил:
— Слушать тебя очень интересно. Котик, но, право, нельзя же так — свалиться как снег на голову и велеть нам собираться неизвестно куда. Не забывай, что мы тут кровь проливали, добывая себе лёжки, покуда ты без забот и хлопот разгуливал по морям. Ты ведь никогда ещё не дрался.
При этих словах все расхохотались, а говоривший вздёрнул голову и самодовольно покачал ею из стороны в сторону. Он как раз недавно женился и поэтому ужасно важничал.
— Верно, я не дрался, и драться мне пока незачем, — ответив Котик. — Я просто хочу увести вас туда, где вы все сможете жить в безопасности. Что толку в вечных драках?
— Ну, само собой, коли ты против драк, то я молчу, — сказал молодожён с нехорошим смешком.
— А поплывёшь ты за мной, если я тебя побью? — спросил Котик, и глаза его зажглись зелёным блеском, потому что самая мысль о драке была ему ненавистна.
— Идёт, — беспечно согласился молодожён — Если только твоя возьмёт — так тому и быть!
Не успел он договорить, как наш Котик ринулся на него и вонзил клыки в его жирный загривок. Потом он поднатужился, проволок своего врага по песку, как следует встряхнул и швырнул оземь. После этого он проревел во всеуслышанье:
— Я пять лет подряд бороздил моря для вашей же пользы! Я нашёл остров, где вам будет покойно, но добром вас не убедить. Вас надо учить по-другому. Так берегитесь!
Лиммершин говорил мне, что за всю свою жизнь — а он ежегодно наблюдает не меньше десяти тысяч сражений, — что за всю свою птичью жизнь он не видел подобного зрелища. Котик кинулся в бой очертя голову. Он напал на самого крупного секача, который ему подвернулся, схватил его за горло и колотил и молотил до тех пор, пока тот, полузадушенный, не запросил пощады; тогда он отшвырнул его прочь и принялся за следующего. Ведь наш Котик не соблюдал ежегодного летнего поста, как другие секачи; дальние морские экспедиции помогли ему сохранить отличную спортивную форму, а самое главное — он дрался первый раз в жизни. Его роскошная белая грива ощетинилась от ярости, глаза горели, клыки сверкали — словом, он был великолепен.
Старый Секач, его отец, некоторое время наблюдал, как Котик в пылу сражения подбрасывает в воздух пожилых седых самцов, словно рыбёшек, и раскидывает холостяков направо и налево, — и наконец не выдержал и заревел что было мочи:
— Он, может быть, безумец, но он лучший боец на свете! Не тронь своего отца, сын мой! Он с тобой!
Котик издал ответный боевой клич, и старый Секач присоединился к нему; усы его топорщились, он пыхтел, как паровоз, а Матка и невеста Котика притаились в укромном местечке и любовались подвигами своих повелителей. Славное было сражение! Они бились до тех пор, пока на берегу не осталось ни одного котика, который отважился бы поднять голову. И тогда они вдвоём величественным шагом прошлись по полю брани взад и вперёд, оглашая пляж победным рёвом.
Ночью, когда сквозь туманную пелену прорывались отблески северного сияния. Котик взобрался на голую скалу и окинул взглядом разорённые лёжки и своих израненных, окровавленных родичей.
— Надеюсь, — сказал он, — мой урок пойдёт вам на пользу.
— Клянусь гривой! — отозвался старый Секач, с трудом распрямляя спину, потому что и ему крепко досталось за день, — сам Кит-Касатка не мог бы их лучше отделать. Сын, я горжусь тобой, и скажу тебе больше — я поплыву за тобой на твой остров, если, конечно, он существует.
— Эй вы, жирные морские свиньи! Кто согласен плыть за мной к туннелю Морских Коров? Отвечайте, а то я опять примусь за вас! — загремел Котик.
— Мы, мы, — выдохнули тысячи усталых голосов. — Мы согласны плыть за тобой, Белый Котик.
И Котик втянул голову в плечи и удовлетворенно прикрыл глаза. Он, правда, был теперь не белый, а красный, погому что был изранен от головы до хвоста. Но, само собой разумеется, гордость не позволяла ему ни считать, ни зализывать раны.
Неделю спустя во главе первой армии переселенцев (около десятка тысяч холостяков и старых самцов) Котик отплыл к туннелю Морских Коров, а те, кто предпочёл остаться дома, честили их безмозглыми болванами. Но по весне, когда земляки свиделись на тихоокеанских рыбных банках, первые переселенцы порассказали столько чудес о своих островах, что всё больше и больше котиков стало покидать Нововосточную.
Разумеется, дело это было не быстрое, потому что котики от природы тугодумы и подолгу взвешивают разные за и против. Но с каждым годом всё больше их уплывало с берегов Нововосточной, Луканнона и соседних лежбищ и переселялось на счастливые, надёжно защищённые острова. Там и сейчас проводит лето наш Белый Котик: он всё растёт, жиреет и набирается сил, а вокруг него резвятся холостяки и плещет море, не знающее человека.
Луканнон
Эту торжественную и печальную песню поют все котики с острова Святого Павла, направляясь к своим родным берегам. Она заменяет котикам национальный гимн.
Я видел братьев утром (ох, как же стар я стал!) —В заливе, где о берег дробится пенный вал;Я голос братьев слышал, вступавший с ветром в спор:На пляжах Луканнона звучал мильонный хор.
Он пел о мирных лёжках на скалах у лагун,О холостяцких играх на мягких склонах дюнИ о полночных плясках средь огненных зыбей —Тогда наш мирный берег ещё не знал людей…
Я утром братьев видел (боюсь, в последний раз);Казался чёрным берег — так много было нас,И секачи спешили добыть себе невест,И рёв их разносился на много миль окрест.
О берег Луканнона, туманный и сырой!Просторные площадки, поросшие травой!Лишайник на утёсах, блаженство летних дрём!О берег Луканнона, ты наш родимый дом!
Я утром видел братьев — избитых, чуть живых,Что сделали мы людям? Куда бежать от них?Нас море не укроет и суша не спасёт —Мы кончим век на бойне, как бессловесный скот.
Лети, крылатый странник, на юг, на юг лети,И всем о нашем горе поведай по пути:Скажи, что злые люди нас губят без стыдаИ скоро опустеет наш берег навсегда.[30]
РИККИ-ТИККИ-ТАВИ
