Новый мальчик - Тови Дорин
— Господи… гадюка!
Каким-то образом мы дозвонились до ветеринара. Везите его сюда немедленно, сказал он. Так будет быстрее, а он пока все приготовит в операционной. Каким-то образом мы вывели машину, уложили Сили в его корзину и уже мчались по шоссе. Мы не промедлили лишней минуты, и оба были в старой рабочей одежде. Я даже рук не вымыла. Они были все в земле.
На полдороге Сили внезапно затих. Он по-прежнему смотрел на меня совсем круглыми глазами, но уже не такими перепуганными.
— Наверное, его все-таки ужалила пчела, — сказала я, — и зря мы впали в такую панику.
Ветеринар со мной не согласился.
— От пчелиного укуса опухоль была бы поменьше, — сказал он, осматривая ногу Сили, распухшую теперь до самого плеча.
А когда я возразила, что, будь это гадюка, Сили бы давно потерял сознание, он сказал, что вовсе не обязательно. По его опыту, сказал он, собаки и кошки менее чувствительны к яду гадюк, чем принято считать. Некоторые действительно умирают вскоре после укуса — если, например, укушена была губа, но при укусе в ногу, как у Сили, очень многие из них поправлялись. Остерегаться следует шока, объяснил он. После укуса прошло полчаса, а коллапс не наступил. Он сделает Сили инъекцию кортизона, и нам останется только надеяться на лучшее. Отвезете его домой и обмывайте, обмывайте, и продолжайте обмывать укушенную ногу такой горячей водой, какую он сможет терпеть. А если наступит коллапс, мы должны сразу же позвонить ему.
Коллапс у Сили не наступил, хотя, когда мы привезли его домой и вынули из корзины, при виде того, во что превратилась его нога, я сама чуть не впала в коллапс. И обмывать ногу он не давал. Очень Больно, заявил он и поспешно спрятался под столом. А потому, не зная, можно ли так, но вспомнив все, что мы читали об укушенных змеями людях, которых следовало держать в полной неподвижности, чтобы змеиный яд поменьше циркулировал по организму, мы махнули на обмывание рукой и уложили его у нас на кровати в его любимом гнездышке из свитеров с грелкой, чтобы ему было тепло.
За много лет до этого Шеба вернулась домой с распухшей лапой, и мы тогда подумали, что ее укусила гадюка, и ветеринар сделал ей антигистаминную инъекцию. Но теперь, объяснил он нам в операционной, таких инъекций они больше не делают — некоторые кошки на них плохо реагируют. И противозмеиной сывороткой они тоже не пользуются — некоторые кошки и ее плохо переносят. Установлено, что лучше всего принимать меры против шока.
Но я сознавала только одно, глядя на Сили, который лежал неподвижно, вытянув перед собой больную ногу, смахивающую на диванный валик, обтянутый черным бархатом, — у Шебы нога никогда так не распухала. Она выглядела огромной, а когда я потрогала его за плечо, он застонал. Либо Шебу укусила не гадюка, либо… Достаточно ли только кортизона?
Оказалось, что достаточно. Наш ветеринар, как всегда, знал, что нужно делать. Нога Сили в какой-то момент стала в четыре раза толще обычного, если не больше. И просто лопнула бы, продолжай она пухнуть, сказала я, в отчаянии глядя на нее. Но коллапса с Сили не произошло. Когда в три ночи мы встали посмотреть, как он, оказалось, что он сидит и поглядывает на нас ясными глазами, а нога начинала приобретать нормальные очертания. Нет, она все еще была распухшей, а лапа вздулась в подобие кулака, но хотя бы перестала смахивать на полицейскую дубинку.
Ко второй половине дня опухоль заметно спала, а вечером он уже ходил, хотя и заметно прихрамывал. А мы все еще не могли оправиться от потрясения, он же чуть не погиб!
— Хватит откладывать, — сказал Чарльз. — Построим наконец эту вольеру.
И мы ее построили. А ради Аннабели обшарили ее пастбище в поисках гадюки, но не нашли никаких ее следов.
— Но почему она-то до сих пор не наступила на гадюку, раз они там ползают? — спросила я.
Потому что от ее шагов земля вибрирует, сказал Чарльз. Гадюка чувствует ее приближение и уползает, но легкая походка Сили ее потревожить не могла. А жидкость, сочившаяся из укуса, была сывороткой, жидкой частью крови, остающейся после свертывания. У Шебы она не сочилась, вспоминали мы. Нет, почти наверное Сили скрестил шпагу с гадюкой.
Ну, мы и воздвигли вольеру. Временную, сказал Чарльз. Постоянной он займется попозже. А сейчас главное — поскорее оградить его от опасностей.
Как и требуется сиаму, она была достаточно обширной — примерно восемь футов на двенадцать, а высотой в пять футов — в лужайку были вкопаны четыре железных столба, а между ними натянута проволочная сетка с дюймовыми ячейками. Постоянную клетку предполагалось, кроме того, накрыть сеткой — но для этого требовались железные перекладины, чтобы она не провисала. Пока у нас не было времени изготовить перекладины, и мы накрыли вольеру одной из сетей, которыми Чарльз защищал сад от птиц. Нервущейся нейлоновой — Чарльз как раз приобрел несколько десятков их на смену мешкам, спасавшим завязи от заморозков. Заморозки, сказал Чарльз, им больше не угрожают, но чертовы птицы могли разом бы на них наброситься.
Да уж! Снегири, синицы, горлицы налетали на сад стаями. Горлицы покушались только на вишневые деревья, но мелкие птахи шныряли повсюду. Таких цветков — спасибо мешкам Чарльза — им еще видеть не доводилось. И надо было срочно развешивать сети — по нескольку на большие деревья. И никаких проволочек, сказал Чарльз, — несколько деревьев уже полностью оголены. Вот почему антигадючья вольера Сили была лишь временной: Чарльз развешивал сети, и у него не оставалось ни одной свободной минуты.
А потому я накрыла вольеру нейлоновой сетью сама, через каждые несколько дюймов привязывая к проволочной сетке, а затем посадила туда Сили для пробы. Он тут же запротестовал. «Беззаконно заперт! Пошлите за полицией! Клаустрофобия!» — взревел он, усевшись как можно прямее у сетки, и продолжал надрываться что есть мочи.
Но выбраться ему не удавалось. Внизу мы закрепили проволочную сетку колышками для палаток, и, как он ее ни исследовал, повытаскивать их не мог. Конечно, не предполагалось, что он будет оставаться там все время. Просто час-другой, когда вокруг могли ползать гадюки или когда погода была такой, что держать его дома не хотелось, но следить за ним мы по той или иной причине не могли.
В тот первый день все сошло хорошо. Думал, его там заперли Навечно, пожаловался он, когда я его выпустила, но это как будто его не особенно встревожило. Все, казалось, было хорошо и на второй день. Сили сидел в своей вольере; Шеба, предпочитавшая настоящее тепло, спала в машине; я, обретя наконец душевное спокойствие, села писать. Да, мне было спокойно, потому что я твердо знала, где он сейчас, но в остальном… Почти час Сили завывал что есть мочи. Однако затем воцарилась безмятежная тишина. «Привыкает мало-помалу!» — подумала я, повернула голову и увидела, что он, торжествуя, сидит на полу возле меня.
Он взобрался по сетке у одного из угловых столбов, где она была натянута туго, и протиснулся под сетью, о чем нам поведал ее завернутый вверх край. А потому я продернула веревку по верху сети через каждую ячейку, словно приметывая ее. И на следующий день поздравила себя, когда увидела, как он тщетно пытается подсунуть под сеть круглую голову, повиснув на сетке, точно обезьяна. Уж теперь ему не выбраться! А через полчаса, оторвавшись от машинки и поглядев в окно, увидела, что он шествует по лужайке. Вылез у Другого Угла, объявил он победоносно, встретившись со мной взглядом. И правда, когда я вышла посмотреть, сеть была сдвинута у другого столба. Ну, во всяком случае, думала я, твердой рукой прошнуровывая и этот запасной выход, он не додумается попытать счастья у задней стенки. Просто не сообразит, что это возможно. В его возрасте такой сметки не бывает. Выяснилось, что бывает. Еще два раза он показывался снаружи, будто маленький черный Гудини, так что я прошнуровала все четыре угла, а вдобавок и от угла к углу.
Теперь он уже не мог выбраться. Впрочем, поскольку установилась теплая погода, мы посадили к нему для компании Шебу, и у него пропало желание вылезать оттуда. У них там лежал коврик, стояла миска с водой, миска с едой и ящик с землей (еще и ящик для удовлетворения потребностей Сили), а мы наконец-то обрели мир. Прохожие, конечно, разглядели вольеру за деревьями и принялись строить гипотезы.
