Пётр Столпянский - Старый Петербург: Адмиралтейский остров: Сад трудящихся
1. Так называемый Адмиралтейский канал, огибающий здания старого Адмиралтейства, уничтожить и засыпать его землею.
2. Все строения внутри двора уничтожить и перестроить выступающие части ретирады, галлерей и проч. с приданием зданию более благообразного вида. На эти работы морское министерство исчислило сумму до 195.000 р.
3. Образующийся внутри Адмиралтейства участок земли разделить таким образом, чтобы одна часть отошла под дворы здания Адмиралтейства, а другая была отдана городу для застройки их обывательскими домами. Участок этот будет заключать в себе
3.024 кв. саж. и разобьется в свою очередь на 7 отдельных участков.
4. Для оживления местности этой, кроме гранитной набережной с бульваром, открыть проезд в главные ворота Адмиралтейства и, кроме того, устроить сзади улицу с выездами из нее на набережную. Работы эти исчисляются на сумму около 300.000 р.
5. Участки эти передать городу для продажи обывателям с тем, что если за покрытием всех работ останется излишек, то обратить его на устройство скверов на Адмиралтейской и Петровских площадях, на которое думою уже ассигновано 40.000 р.
«Нельзя не порадоваться, — говорила редакция специального архитектурного (подчеркиваем это обстоятельство) журнала,—прекрасным результатам, выработанным комиссиею, тем более, что в самом непродолжительном времени эти предположения могут осуществиться, и проект, наконец, перейдет в действительность. Мы слышали, что к работам набережной предполагают приступить непременно в нынешнем еще году. Устройство набережной крайне необходимо для удобства сообщения, место застроится, вероятно, прекрасными домами взамен ныне существующих безобразных сараев, и Петербург, с прекрасною Невою, значительно выиграет в отношении красоты».
Итак, мы видим, что в то время, когда устраивалась Адмиралтейская набережная, никто даже среди архитекторов не протестовал против застройки ее частными домами — за несколько последних лет взгляд изменился, застройка признается одним из самых ярких проявлений нашего архитектурного вандализма, один момент в начале революции, когда мы были слишком идеалистичны, был проект уничтожить эти постройки, разбив вместо них газон и освободив таким образом задний фас Адмиралтейства, конечно, несколько упорядочив его... Как видим, за 50 лет взгляд на архитектурный вандализм резко изменился.
7 февраля 1873 года состоялось в городской думе состязание на сооружение гранитной набережной в доме главного Адмиралтейства. Сооружение это сдано за 365 т. р. русскому строительному обществу, оно должно быть окончено к 1 ноября 1874 года; 14 августа 1873 года была произведена после подготовительных работ торжественная закладка набережной, а 21 ноября 1874 года произошло и само открытие Адмиралтейской набережной[142].
Между тем были разбиты участки, назначались торги, но продажа шла туго, и только в 1880 году стал застраиваться один из участков, принадлежащий маркизу Паулучи, впоследствии дворец великого князя Михаила Михаиловича. Проект этого дома, в виду важности этого места, был представлен на высочайшее благоусмотрение, проект был составлен в модном тогда стиле рококо, вернее сказать, не в стиле, а в бесстилье — трудно себе представить большее безвкусие, аляповатость и мещанство, чем этот дом, но император Александр II соизволил, как тогда говорилось, собственноручно начертать[143]: «Согласен и могу указать, как на пример хорошего вкуса». Отсутствие художественного чутья — эта специфическая черта всех Романовых, начиная с Александра I, проявилась и в этом отзыве.
Понятно, что после такого благосклонного царского позволения, Адмиралтейская набережная быстро застроилась подобными же безвкусными строениями, которые можно видеть и по сей день, но верх безобразия был допущен постройкою театра Панаева, о которой писали в марте 1887 года[144]: «Постройка Панаевского театра на Ново-Адмиралтейской набережной почти окончена, и весною будет приступлено к внутренней отделке», и, конечно, хотя пожар и бедствие, но иногда можно поблагодарить и за посетившее нас бедствие: пожар во время последней войны истребил этот памятник отсутствия какого-либо признака архитектуры.
С открытием Александровского сада и Адмиралтейской набережной местность около Адмиралтейства приняла современный вид — этот вид, как можно заключить из выше приведенных хронологических дат, эта часть Петербурга сохраняет уже полвека.
Теперь перейдем к выяснению, как появилась и как видоизменилась граница этой площади, в настоящее время известной под наименованием проспект Рошаля, а в былые дни, как мы уже указали вскользь, имевшая довольно длинное название Большая Луговая улица. Для выяснения этого вопроса нам придется подвергнуть довольно подробному анализу выкопировку из составленного нами же исторического плана С.-Петербурга—этот план заключает в себе данные с 1703 года по 1725 год, т.-е. по год смерти Петра Великого. Прежде всего разъясним нумерацию этого плана:
1. 1. 1. — валы главного Адмиралтейства;
2 — канатный сарай;
3 — участок графа Апраксина;
4 — участок Кикина;
5 — Петровское кружало — первый кабак;
6.6 — дровяные и сенные ряды;
7.7 — морской рынок;
8.8 — частные домовые участки;
9 — Чернышев переулок, приблизительно на месте нынешнего проезда к Певческому мосту;
10 — дом Неймана;
11 — большая першпектива, нынешний проспект 25 Октября;
12 — Мытный двор;
13 и 14 — участки домовые по правой стороне нынешнего
Кирпичного переулка;
15 — нынешняя улица Герцена, бывшая Большая Морская;
16 — мясной ряд;
17 — рыбный ряд;
18 — нынешний Кирпичный переулок;
19 — нынешний Народный, а раньше Полицейский, и еще ранее Зеленый мост.
Если обратиться к коренному петроградцу с вопросом, знает ли он перекресток былых Невского проспекта и Большой Морской, то петроградец обидится — как ему не знать тот перекресток, на котором он бывает чуть ли не каждый день! Но уже одна только что представленная выкопировка из исторического плана говорит ясно петербуржцу, что ему незачем обижаться, что этот замечательный перекресток Петербурга с его интереснейшею историею неизвестен большинству петроградцев. Мы и позволяем себе восстановить историю этого места чуть ли не с самых первых дней его существования.
Река Мойка у финнов звалась речкою Мьею. Таких речек в старой Ингерманландии очень много, так как слово «мья»—обычное местное названые небольших речек. Русский человек, услыхав чуждое себе название «Мья», неизменно переделывал его в Мойку— очевидно, здесь играл роль закон ассимиляции. Правда, делались попытки объяснить происхождение этого названия и иным образом,
