Джеральд Даррелл - Путь кенгуренка
Съемки фильма — дело хитрое, подчас приходится сперва снимать отъезд, а уж потом прибытие. Мы выгрузили снаряжение и установили камеры, и так как нам нужен был звук, Крис торжественно достал из футляра рекордер и водрузил его на груду камня.
После долгой беготни с проводами и микрофонами он объявил наконец, что все готово. Наша задача была несложной: подъехать на лендровере к указанной точке, выйти и звать кеа. Камера запечатлеет наши движения, а рекордер увековечит отраженные склонами голоса. Я уже говорил, что другого такого глухого и уединенного места надо было поискать, не видно не только людей и построек, но даже животных, поэтому мы были просто поражены, когда, выйдя из машины и дружно прокричав «кеа!», внезапно услышали такой невообразимый шум, словно по соседству свихнулся какой-нибудь из заводов Форда. Это был визг, вой и скрежет механизмов, подвергнутых неслыханным пыткам. Что вызвало эти звуки, откуда они идут? Мы видели только Криса, который присел около своего аппарата с наушниками на голове и выражением невообразимой муки на лице.
Вдруг из-за беспорядочно нагроможденных глыб показался огромный, величиной с полдома, экипаж, пращур всех бульдозеров. Звеня, гремя и дребезжа, он полз в нашу сторону, а на самом верху на маленьком сиденье примостился перемазанный машинным маслом человечек, который как будто пытался управлять этой махиной. Он приветливо помахал нам рукой. Крис сорвал с головы наушники и, отчаянно размахивая руками, подбежал к дьявольской колеснице.
— Выключите мотор! — заорал он. — У нас идет звукозапись!
— Чего? — крикнул в ответ человечек, переключая скорость с леденящим кровь скрежетом.
— Мы снимаем кино… Вы не могли бы выключить мотор? — ревел побагровевший Крис.
— Говорите громче… ничего не слышу…— твердил человечек.
— Выключите эту проклятую штуковину… ВЫКЛЮЧИТЕ! — вопил Крис, бурно жестикулируя.
Водитель сосредоточенно посмотрел на него, извлек из коробки скоростей еще одно короткое, терзающее слух созвучие, потом наклонился вперед, нажал какую-то кнопку, и могучая машина стихла.
— Так что вы там говорите? — спросил он. — Извините, мне тут было плохо слышно… Очень уж шумно.
Крис нервно вздохнул.
— Вы не могли бы несколько минут не пускать эту… эту… эту штуку? Понимаете, мы снимаем кино, нам нужно записать звук.
— Ах, кино, да? — заинтересованно произнес человечек. — Конечно, могу и не пускать.
—
Спасибо,-с дрожью в голосе поблагодарил Крис и вернулся к рекордеру.
Только он надел наушники и подал нам знак начинать, как механическое чудище вновь ожило, с той лишь разницей, что теперь водитель посредством какого-то волшебства пустил ее задним ходом, и она медленно поползла обратно за камни, из-за которых явилась. Крис, с лицом цвета перезрелого персика, швырнул наушники на землю и, изрекая смачные фразы, которых продюсерам Би-би-си по штату знать не положено, кинулся следом за махиной. Через мгновение воцарилась благословенная тишина и Крис вышел из-за камней, отирая лоб.
— А теперь, — хрипло произнес он, — попробуем снова. На этот раз удалось снять кадр, но эпизод с бульдозером пагубно повлиял на нервы Криса, и весь остаток дня он подскакивал от малейшего шума, словно пугливый олень. В довершение всего мы не увидели больше ни одного кеа и вернулись в гостиницу совершенно убитые. У нас был такой удрученный вид, что наша очаровательная горничная-маорийка не выдержала и участливо спросила, в чем дело. Обрадованные, что нашелся сочувствующий слушатель, мы заговорили все разом. Когда гам немного стих и стало возможно разобрать, о чем идет речь, на лице горничной отразилось удивление.
— Кеа? — с недоумением переспросила она. — Вы хотели снять кеа? Что же вы мне не сказали?
— А что? — подозрительно спросил Крис.
— Пять диких кеа каждое утро прилетают во двор гостиницы, — объявила она. — Я кормлю их хлебом с маслом. Каждое утро они тут как тут.
Комментарии излишни.
На следующее утро, едва рассвело, мы уже бродили в ожидании добычи по двору, вооруженные камерами, магнитофонами и солидным запасом хлеба с маслом, которое каким-то образом ухитрилось оставить свои следы на всей нашей аппаратуре и почти на всей одежде. И точно, едва рассеялся утренний туман и открылась гора Кука с розовой от восходящего солнца снежной макушкой, как между скалами в нижней части склона, начинающегося сразу же за гостиницей, раздались громкие крики. В сущности, они напоминали крики, которые мы пытались издавать накануне, рискуя заболеть острым ларингитом, но тембр был другой, какой-то звонкий, ликующий, буйный, не для наших голосовых связок. И вот показалась пятерка кеа. Они опустились на крышу гостиницы и стали ходить по ней, наблюдая за нами и время от времени крича свое «кеа… кеа… аррар…» Деревянная походка и напыщенный вид, словно они чувствовали себя господами вселенной, в сочетании с назойливым однообразным криком придавали им удивительное сходство с кучкой фашистов. Сперва они показались мне похожими на кака, которых мы видели на Капити, но когда солнце поднялось выше, я убедился, что это относится только к их общему виду, а не к окраске. Основной цвет оперения кеа — зеленый разных оттенков, от травяного до сероватого, но из-за пурпурного отлива оно издали кажется довольно темным. Крылья снизу изумительного огненно-оранжевого цвета, и когда птица их расправляет или взлетает, на секунду кажется, что ее объяло пламя.
Наконец-то кеа оказались в пределах досягаемости наших камер. А какое замечательное представление они устроили! Поглощали в огромных количествах хлеб с маслом, бегали по водосточным желобам, повисали вниз головой и кричали, потом по очереди начали съезжать по скату крыши, словно дети с горки. И опять кричали, горланили, ели хлеб с маслом, даже попытались, — правда, безуспешно — сорвать с лендровера брезентовый верх. Когда пернатым механикам наскучила эта затея, двое из них, взлетев с машины, принялись кричать «кеа!» в окна спящих постояльцев, а остальные в это время разрушили замысловатое сооружение из картонных коробок у черного хода. Необузданные, шумные, озорные — ну просто неотразимые птицы… Глядя, как два кеа, вымазав клюв маслом с крошками хлеба, дерутся за очередь скатиться с крыши, бранят друг друга, взъерошив хохолок и хлопая крыльями, так что оранжевая подкладка горит на солнце, превращая их в ожившие костры, я думал о том, как жаль, что этих обаятельных птиц многие в Новой Зеландии считают врагом общества номер один. Дело в том, что кеа пристрастились к салу домашнего животного, которое новозеландцу дороже родной матери: овцы.
