М. Эльберд - Воспоминания охотничьей собаки
Хасан вытащил инструменты и, недовольно ворча, начал снимать колесо. Его руки дрожали.
— Ничего я вам не скажу! — ни с того ни с сего угрюмо пробубнил задержанный браконьер.
— Тебя пока ни о чем и не спрашивают, — оборвал его Лесничий. — А когда станут спрашивать, все скажешь. Ничего не утаишь.
— Отпусти…
— К жене и детям, да? А может, к маме и папе? Лезь в машину! Быстро! Кому сказано?!
Лесничий с браконьером — на заднем сиденье, я — на переднем. До усадьбы лесничества доехали благополучно.
Меня водворили на мое место. Браконьера повели в контору. Что там было дальше, я не знаю.
Уже после обеда, когда мне позволили послоняться по двору, я оказалась случайной свидетельницей разговора Лесничего и шофера Хасана.
Хозяин стоял на ступеньках конторы, когда шофер твердой походкой приблизился к нему и вручил листок бумаги.
— Все, товарищ Лесничий! — сказал Хасан торжественным голосом. — С этого дня я больше не ваш шофер!
— Ты что выдумал? — Лесничий пробежал глазами бумажку. — Почему?
— А потому, что у меня жена — молодая и красивая. Очень красивая! — Хасан чуть не плакал. — Ведь если я погибну на этой проклятой работе, кто-нибудь обязательно на ней женится!
Лесничий сдержанно засмеялся:
— Но если погибнешь, ты уже об этом ничего не узнаешь.
— Зато сейчас знаю! Понимаешь, обязательно снова выйдет замуж. Красивая она. Молодая. На девять лет моложе меня.
— А может, и не выйдет.
— Выйдет!! Как же не выйдет?! Нет, не могу…
— Успокойся. Ничего с тобой не сделается. Работай.
— Нет! Как это… Стреляют в живых людей! В женатых!
— У нас пока еще никого не подстрелили.
— А говорят, тебя самого ранили несколько лет назад.
— Чепуха! Слегка задели.
— Ага-а! То-то же! Нет, не буду я у тебя шофером. Пускай другой дурак эту баранку крутит! Бензин в машине, машина в гараже, ключи от машины и гаража — вот. Бери.
Хасан вынул из кармана связку ключей и отдал Лесничему.
* * *Долго размышлять о непонятных человеческих взаимоотношениях я не стала. Моя бедная голова была занята, главным образом, мыслями о старом кабане, многократно стрелянном и кусанном, сумевшем и на этот раз обмануть смерть.
Сегодня он задал хорошую загадку и мне, и людям. Столько времени пролежать в беспамятстве, а потом очнуться в самый удачный момент! А если он очнулся раньше и просто выжидал? У-у-у! Шерсть становится дыбом, как подумаешь о необъяснимой его силе и живучести!
Неужели такая добыча не по зубам лучшей собаке предгорных лесов? Неужели знаменитой Картечи, при имени которой трепещет весь звериный народ, так никогда и не удастся выгнать заколдованного вепря на искусного, не знающего промаха стрелка?
Этого кабана знал Палыч. Знал его и Лесничий. Знали все собаки. И, кажется, никто уже не верил, что когда-нибудь увидит его внутренности.
Свирепый лесной выродок получал разные клички: «Вездеход», «Губернатор», «Генерал» и даже «Охотинспектор». Потом, наконец, за ним закрепилось менее уважительное и, по-моему, не совсем точное прозвище «Дырявый». (Один из егерей утверждал, что как-то заметил на просвет его левое ухо, пробитое чьим-то жаканом двенадцатого калибра. Дыра в ухе — большая, круглая, — и правда, была, но как егерь определил калибр пули и ее тип, я не знаю.)
Спустя несколько недель после приключения с браконьером, Дырявый снова был у нас с Лесничим почти что в зубах.
Наш кабан, вероятно, ходил с больной головой, — чуть тронулся в результате последнего ранения — вот и угораздило его попасть в ловушку.
Кабанья ловушка — круглая загородка, этакий дворик в чаще леса, делается из частокола жердей, иногда, если жерди тонкие, укрепляется еще и проволочной сеткой. С одной из сторон — гостеприимно поднятая параллельно земле дверь, внутри — щедрое угощение, состоящее из кукурузных початков и картошки. Старые подозрительные самцы редко попадаются на эту удочку.
Зато молодые свиньи и поросята обманываются легко. Целыми семьями заходят они во внутрь загородки, цепляются за натянутую в центре проволоку, дверь падает — и гости уже не могут покинуть место пиршества без помощи хозяев. А хозяева подставляют ящик за ящиком к закрытой дыре и другой части ограды, открывают дыру, затем взбираются на частокол и поднимают шум. В панике мечется глупая свинота по ловушке и заскакивает поодиночке в ящики. Куда-то их всех потом увозят на грузовой машине. Говорят, переселяют в далекие неизвестные леса.
Лесничий, я и егерь этого участка приехали посмотреть на пленников ловушки.
О, Мазитха, бог кабардинского леса! О, Апсаты, бог балкарской охоты! Внутри частокола сидит в грязной луже Дырявый! Мечется взад-вперед еще целая гурьба его мелких соплеменников. Вся земля, недавно освободившаяся от снега, истоптана в хлюпкое черное месиво.
— Смотри! — закричал егерь. — Дырявый попался!
— Вижу, — ответил Лесничий. — Не ожидал я, что он сваляет такого дурака на старости лет.
— Валлаги, до чего же страшный! А в ухе у него, и правда, дырища… На клыки, на клыки погляди! Ты думаешь, он полезет в ящик?
— Не полезет, — после некоторого раздумья сказал Лесничий. — Да у нас и нет ящика по его размерам.
Я очнулась от минутного оцепенения и взялась за свои обязанности — стала прыгать на сетчатую дверь и лаять. Сетка висела на толстой дверной раме, перехваченной поперек несколькими жердями, между которыми могла протиснуться только кошка. Сквозь проволочную ячею я видела, как Дырявый медленно вышел из лужи. Мутная жижа стекала с него ручьями. Вепрь грозно рявкнул и, клацая клыками, подскочил к сетке. Лесничий и егерь инстинктивно отпрянули. Я тоже.
— Это как же с ним возиться с таким… с таким… — егерь никак не мог найти подходящего слова.
— Пристрелить, что ли? — перебил Лесничий. — Вот бы чучело получилось!
А я все лаяла: «Теперь не уйдешь, образина дырявая! Теперь тебе конец!».
Однако ни торжества, ни удовлетворения не было в моей душе. Я даже злилась на кабана за то, что он так глупо влип. Значит, не станет он моим трофеем, не исполнится мечта стольких лет моей жизни…
Дырявый вдруг разбежался и мощным тараном врезался в дверь. Частокол затрясся. В верхней части кабаньего лба заметен был свежий продолговатый шрам — память о браконьерской пуле, которая вошла в голову под утлом, покорежила кожу, сало и мясо, но так и не пробила черепную кость. Конечно, по мозгам получил он крепко. Было от чего грохнуться наземь и на какое-то время забыть, что у тебя еще есть они, мозги эти самые…
— Картечь! Слышишь, Картечь! — заорал испуганный егерь. — Замолчи! Хватит лаять! Зверь уже как бешеный!
