Софья Лялицкая - Следопыты Ильменских гор
— Жуки! Какие красивые! — воскликнула Вера. — А как они называются? Вот эти, блестящие, золотые?
— Эти золотые так и называются златки. Это — усачи. А самые крошечные жучки — короеды.
— Зачем вы их собрали? — спросила Вера.
— Все эти жуки — вредители древесины, хвои у ели и пихты. Если они сильно размножатся, то могут довести лес до гибели.
Жуки-златки имеют еще и другое название: «дети солнца», так называют их энтомологи — учёные, изучающие жизнь насекомых. В жаркие солнечные дни эти красивые жучки сидят на коре деревьев на самом припёке и никогда не бывают в тени. Златки летают быстро и легко, а ползают неуклюже и медленно. Златки всегда окрашены в яркие цвета с металлическим блеском.
Главный вред причиняют не златки, а их личинки.
Жуки-усачи, — продолжал ботаник, — бывают двух видов. Это бурый еловый усач, а это бронзовый или золотистый усач. У некоторых видов длина усов в 4—5 раз превышает длину тела жука.
А вот маленький жучок короед-типограф. Есть ещё жучки стенографы, гравёры, микрографы. Так они названы по своеобразному узору ходов, которые они прокладывают в древесине дерева. Эти ходы можно рассмотреть, если содрать кору с дерева, повреждённого вредителями.
— Няшевский кордон! Приехали, — обернулся к нам шофёр.
ИСКУСНЫЕ СТРОИТЕЛИ
Няшевский кордон... Здесь всё то же, что и на других кордонах: тишина, дикая живописная природа, дом наблюдателя за высоким забором, злой пёс на цепи. Сюда редко заглядывают посторонние люди, и жена наблюдателя Вера Степановна рада, что мы нарушили её одиночество.
— Летом у нас благодать, — рассказывала она, — ягоды разные, грибы... Воздух у нас — никакого курорта не надо. А вот зимой жутковато бывает. Муж уйдёт в обход, детей уложу, а сама заснуть не могу. Вяжу да слушаю, как вьюга воет. И вдруг собака начнёт лаять — значит, близко волки. Жутко делается.
Глубокую тишину вдруг прорезал глухой удар.
— Что это? — вздрогнули мы. — Рубят лес?
— Что вы! В самом центре заповедника? Это у нас особые лесорубы, — улыбнулась она, — бобры. Это они дерево свалили.
— Бобры? — сразу оживилась Вера. — А можно сейчас посмотреть на них?
— Не-ет! Как только придёте, так они нырнут в воду.
— Значит, мне так и не удастся увидеть бобров?
— Нет, почему же? Но только надо, пока ещё светло, затаиться где-нибудь.
— Никогда до сих пор я не слышала этого слова «затаиться», — сказала Вера, — а здесь в заповеднике я только его и слышу. То зверь затаивается от человека, а ещё чаще человек затаивается от зверя, чтобы хорошенько рассмотреть его. Так, значит, будем и мы затаиваться?
— Тсс, — подняла руку Вера Степановна.
Мы прислушались. Откуда-то издалека доносился странный звук, словно огромные крысы что-то грызли.
— Бобры дерево зубами перепиливают, — пояснила женщина. — Знаете, какие у них зубы: большие, острые, оранжевого цвета.
Послышались отдалённые всплески воды. — Это они в воду брёвна сбрасывают, — сказала она.
Пришёл домой наблюдатель Терентий Петрович Шляхтин. Узнав, что мы интересуемся бобрами, он сразу начал о них рассказывать. Потом мы узнали, что он и сам очень увлекается вопросом акклиматизации бобров в Ильменском заповеднике.
Это было два года тому назад. Из Воронежского бобрового заповедника в Ильмены привезли 20 молодых бобров. Ехали они по железной дороге, в больших ящиках с железной решёткой. На станции Миасс их уже ожидали сотрудники заповедника. Толпа ребят окружала их, когда они переносили ящики с бобрами в грузовые машины.
Бобров развезли и выпустили в пяти пунктах: у озера Арак-табан (в северной части заповедника), у озера Таткуль, в Няшевской курье Большого Миассова озера, у прудка на истоке из озера Малый Кисегач в Большое Миассово.
Около трёх недель все сотрудники, боясь вспугнуть новых жителей заповедника, далеко обходили те места, где были выпущены бобры. Потом стали замечать погрызенные ветки, сваленные деревья, утоптанные места, где бобры вылезают из воды. По этим признакам сотрудники узнали, что некоторым бобрам не понравились те места, где их выпустили. И они ушли в другие реки и озёра.
У бобров через год уже были детёныши.
На другой день с утра мы отправились на бобровую полянку. Среди травы увидели два дерева, лежавших верхушками в сторону реки.
— Бобры нарочно так валят деревья. Они ходят плохо, а плавают отлично, — объяснил Шляхтин, — поэтому они и стараются сокращать себе путь по земле.
Одно из деревьев было без веток, другое было очищено от них наполовину. Видимо, это были деревья, спиленные ночью. Недалеко стояло дерево с надрезами, сделанными зубами бобров.
— Ночью бобры будут продолжать свою работу, — сказал наблюдатель, — вам надо устроить свою засаду так, чтобы были видны эти деревья.
Долго выбирали укромное местечко и, наконец, нашли: под сосной лежало три огромных камня: между ними были небольшие просветы, в которых мы, как в окошки, могли наблюдать бобров.
— Вы должны лежать неподвижно, — сказал наблюдатель. — Иначе при малейшем шорохе бобры испугаются, и вы их больше не увидите.
Наблюдатель указал нам бобровую хатку — высокий круглый холмик, издали походивший на огромную муравьиную кучку.
И, только совсем близко подойдя к бобровой хатке, мы увидели, что это сооружение из ловко переплетённых между собою палок и очищенных от коры веток; промежутки между ветками были залеплены илом и грязью.
— Наконец-то мне довелось увидеть домик бобров, — обрадовалась Вера.
В хатке у бобров всегда сухо, потому что пол ее всегда выше уровня воды в реке. В ней имеется два входа, и оба они скрыты под водой. Но в жаркое лето вода в ручье или озере пересыхает. А в дождливое — вода поднимается и может наполнить бобровую хатку. Чтобы держать воду на одном уровне, бобры устраивают плотину. Через весь прудок тянулась стена из брёвен и веток, переплетённых и скреплённых глиной. В плотине мы увидели множество камней.
— Наши бобры приспособились к местным условиям, — сказал Шляхтин, — и стали употреблять для стройки материал, которого здесь очень много. Как-то ночью я наблюдал за бобрами: они шли на задних лапах, а в передних несли камни.
На обратном пути мы заметили на кусте шиповника наколотого на шип жука.
— Кто бы мог это сделать? Белка накалывает грибы, может, это она и жука наколола?
— Нет, это работа сорокопута, — ответил Шляхтин.
Он повёл нас в кусты, и мы по привычке, усвоенной в заповеднике, затаились. Вскоре послышалось довольно приятное пение.
